А по вечеру снова заспорили. Особенно Клавдия:
– Нужны ли мы президенту?
– Да у него таких, как мы тысячи, миллионы, миллиарды! Как клопов в диване! И все кровушку президентову пью-хлыщут! Успевай отмахиваться! Эх, судьба наша клопиная!
– И-эх! Не то слово! – согласился дед Гиппа. – А чего нам вообще надо?
– Поесть, попить, одеться! – догадалась Прасковья. – Модницы, те ничего не едят, тока кофе по утрам пьют! Но зато нарядов у них – прорва! Юбки крахмальные. Кофты белёные, туфли лаковые!
А тут вдруг за сердце взяло. Горемычно. Со скрежетом. Словно зубцы инструмента какого шарахнули. И один зубец в сердцевину надавил. В самую маковку. В самую кровяную точку, в мозоль болящую! И заныло! И засвербило мучающе, горькослёзно!
Ой-ой! не достичь Марса! Не видать яблок! Не вгрызться в сочную красноспелую мясную белую слизь! Так взныло! Всполостнуло!
Дед Гиппа у окна встал. Замер. Может, тоже почуял чего? и глаза у деда забегали. То вправо. то влево. Забегали и остановились, на Зайца уставились! Словно он виноват. а что ли не так?
– Я тебя кормил-поил! а ты чё ещё и выпендриваешься, негодник! Срамник длинноухий! Переживать-тосковать надумал? На тестя горе-печаль накликивать? Подь из избы! А взглядом-то так и простреливает до дыр!
Взглянешь в неё (в дыру-то!), как в замочную скважину, а там звёзды видать! Венеру, Юпитер, ну, Луну там, а Марса не видно. Туманность навалила! Андромеды! Али Афродиты, что из пены является. Вся голая, скользкая, солёная, а за ней богатыри идут, хромают. У каждого котелок в руке, лапти на ногах драные, на бомжей смахивают.
А тут в избу гармонист зашёл. Заиграл. Запел. Что на Марсе будут яблони цвести. И цветики такие огромадные! Распускаются лепестками белыми, машут тычинками жёлтыми, каждый – с ложку столовую, а пестик – с виду. А чашечка с колокольчик.
И тоже слезу вышибает.
…А на Марсе… будут яблони цвести… и-и…
и-и жаль-то какая!
И-и заполошные!
Спел гармонист – всех обошёл с шапкой, мол. Подайте за пенье моё.
– А за что платить-то? За слёзы? За печаль ножевую? За горечь опоясывающую, за немощь нашу? За невежество?
Так и ушёл гармонист ни с чем. Ребёнка увёл нашего. Деваха спохватилась:
– Где ребёнок?
– Нету.
– Как ты так не сберёг его, Заяц? Не доглядел?
– А ты куда глядела?
– Так занята была. Бельё стирала, кохту гладила, репу варила-парила.
Не дослушал Заяц – выскочил из избы, дитя искать нашего.
Был бы чужой. Чего волноваться? А наш, так наш.
А звёзды на поляне, как грибы растут, под ногами прячутся, жмутся. Перешагнуть не дают с кочки на кочку. И травы щиплются. Обволакивают, цепляются, обвязывают, обкручивают, липнут, опоясывают. Эх, жалистые какие! Осокистые! И впиваются жгутами в запястье и всасываются, и кровь пьют! Пыльцой осыпают1 лепестковые, смолистые, нектарные, пчелиные, жгутные!