А-то можно во двор выйти, бабу катать снеговую. Чем выше баба, тем больше радости.
Можно ещё крепость построить и запрятаться от гурьбы. Потом выскочить и крикнуть: «У-у!», и чтобы – страшно! Вот это настоящая радость, правильная! Это тебе не в окно глядеть, внутреннюю музыку слушать. И словно-то какое внутренняя.
Это ясно, если с похмелья голова трещит или блевать охота. Или когда гороху объешься, в кишках треск стоит, пучило по брюху разгуливает. Но чтобы не от чего, то это как? Это жуть – чтобы от гляденья! Да так бы, как наш сын болеть. Так мучится!
– А ты ему очки купи! – тётка Варвара посоветовала. – Такие с дырочками, для коррекции зрения. Оно, может, исправится!
– Где их взять-то? – спросила Белая деваха. – В нашем сельмаге что ли?
– Дура, тю, там тока селёдка ржавая, что дед Гиппа третьёго года выловил, два года в амбаре в бочке держал, а после сдал, как свежую! В город надо ехать в Усть-Птичевск!
Собрала Деваха вещи, а уж смерклось. Он, по правде сказать, и не рассветало, всё ж таки – космос! Но, чтобы тьма такая – никогда! И даже звёзд нет, раньше бывало, каждый день их, как грибов после дождя. А ноне ни одной! Так с краю промелькнёт какая заблудшая, заискрится и сгинет. А путь неблизкий. Что делать? Забота – пуще неволи. Пошла. По сочным полям, цветистым лугам, по жирным хвощам, небесным василькам, ромаховым, колокольчатым! Ах, милый мой сын, брось в окно глядеть! На пургу, на снег падучий, паутинный, дождь черничный, на тоску осеннюю, глубокую, древесную, на грусть исконную, сыромятную, пшеничную, что сердце полощет.
Сходила. Купила очки-то, вроде отлегло. Нет больше тоски черничной, грусти сыновней, печали проклятущей, моросящей, сквозь небо протекающей, скороливневой, грозовой, молниевой, протыкающей душу тоски!
Но опять – лихо. Толстеть сын начал и ест-то мало. Всего ничего: кашу с маслом, оладьи со сметаной, блины с творогом, ватрушки со смородиной, пирожки с рыбой, с луком, с картошкой, с капустой, с маком, с вареньем джемовым, сливовым.
То на завтрак.
Суп-уха, картоха с грибами, пескари на углях запечёные, раки варёные, грудки с черносливом птичьи в масле обжаренные, шейки бараньи в горохе обвяленные.
Это на обед.
А про ужин и говорить нечего. Сам уминается, во рту тает, в желудок с урчанием попадает. И до утра спать не даёт «Урчи-урчи!» – это у деда Гиппы.
«Ур-ур!» – у Девахи.
«Ура-ура!» – у Зайца.
А у сына – молчок. Снова – беда. Снова, не как у всех. Лечить надо. Вот яблочка бы. сразу бы полегчало.
А тут ещё дед Гиппа занемог.
С утра всё было нормально. Каши поел. Капустки квашеной, пол литра выпил. Крякнул. В огород сходил, ворон распугал, полынью подышал, в затылке почесал, бороду поскрёб. А ближе к обеду занемог. То ли потянулся неловко. То ли сглазил кто.