— Вы можете прийти сейчас, если вам так будет легче, — ответила она на незаданный вопрос, чувствуя, как наполнявшее ее еще недавно ощущение сакральности после разговора с Айше сменяется почти что паническим страхом.
— Если можно. Я буду через полчаса.
— Приезжайте. Я дождусь вас.
Кристина положила трубку и машинально подумала, успеет ли она заскочить домой за полчаса. Она снимала офис в Окленде, в доме напротив арендуемой ею квартиры, буквально в нескольких шагах от своего жилья. Однако Кристи понимала, что ей просто нечего делать дома. Она слишком нервничала, чтобы есть, и потому просто достала из шкафа пакет засушенных вишен — приятных сладостей, способных ненадолго заглушить голод. Что должен чувствовать человек, получивший извещение о смерти кого-то, кому он усиленно желал смерти? Теоретически она, наверное, должна была бы ощущать облегчение, но вместо этого Кристина чувствовала лишь тошнотворный страх, ужас и вину — необъяснимую вину, смешанную с еще более необъяснимой тревогой.
Стараясь успокоиться, она подошла к окну и резко крутанула рычаг управления жалюзи. Закатный свет летнего вечера залил ее кабинет, и вместе с ним снаружи влилось зыбкое ощущение спокойствия. Конечно, это совпадение, пугающее и мрачное, но все же совпадение. Их разговор с Женей произошел несколько недель назад, сестра уже давно вернулась в Россию, и, казалось бы, само провидение теперь было на их стороне. Им повезло, несказанно повезло! Почему же Кристина не ощущала ни капли радости, а только парализующий страх, доводящий до головокружения? Ей хотелось узнать подробности трагедии, и в то же время она боялась спрашивать о них. Она уже сейчас знала, как ей физически тяжело будет даже смотреть Ральфу в глаза, как невыносимо будет говорить на эту тему, как захочется сбежать от этой медленной пытки — от его тягучей и глубокой, никаким образом не способной сгладиться боли, от слов о его дочери…
Кристина уже знала, что их встреча не даст ему почти никакого облегчения. Работа с подобными травмами занимала годы, и во многом была возможна лишь благодаря уникальному и незаменимому помощнику — времени. Переживание смерти наполняло собой долгие, невыносимые месяцы: попытки отвлечься, уйти с головой в работу, чтобы не сойти с ума от воспоминаний, и затем, постепенно, научиться принимать эти воспоминания и жить с ними. Не бежать от них, как от огня, не отшарахиваться от фотографий, не корчиться от невидимой судороги при одном лишь упоминании дорого имени, а медленно вживлять их в свою новую, тотально опустевшую жизнь, меняя прежнюю острую боль на светлую тоску примирения с потерей…