– Запускать?
– Да, – буркнул Афанасьев, не поднимая головы.
Голова моментально скрылась, и приоткрывшаяся дверь впустила в кабинет Бабу-Ягу. Да-да, это была настоящая Баба-Яга, вернее тот образ, который все граждане СССР помнили в исполнении гениальнейшего Георгия Милляра. Та же самая согбенная, почти горбатая от старости фигура, крючковатый до безобразия нос, опустившийся почти к самому рту, нижний клык, выпирающий наружу, а главное лицо, сморщенное, как печеное яблоко, покрытое неисчислимыми морщинами, все говорило о том, что обладательница такой нетривиальной внешности явно имеет дело с нечистым духом. От настоящей Бабы-Яги ее отличали только строгий английский костюм темно-песочного цвета, не лишенная элегантности дамская сумочка и глаза. На их описании стоило остановиться отдельно. Чистые, голубые, почти василькового цвета, они явно диссонировали на фоне остальной ее внешности. В них не было ни капли той старческой мути, которая обычно присутствует у пожилых людей, делая их глаза, не поймешь какого цвета. Глядя только в их прозрачную глубину никогда не скажешь, что их хозяйке могло быть далеко за восемьдесят лет. Нет, решительно, это были глаза очень молодой и очень красивой женщины. Старуха сделала несколько шагов по кабинету и остановилась где-то посередине, не отваживаясь приблизиться ближе.
– Слушаю, вас, – не слишком любезно пробурчал он, водя авторучкой по бумаге уже машинально.
– Здравствуй, Валерий Васильевич, – произнесла она скрипучим, как несмазанное колесо голосом и приблизилась к нему поближе, чтобы он хорошенько рассмотрел ее.
– Здра…, – начал, было, он, ответное приветствие, да так и замер, не закончив фразу. Рука невольно дернулась в желании осенить себя крестным знамением. Издалека она не казалась такой страшной. Вид почти вплотную стоящей перед ним старухи, вкупе с каркающим, как у вороны голосом до глубины души потряс видавшего виды генерала. От лицезрения ее особы у него тотчас пересохло во рту, поэтому вместо того, чтобы поприветствовать гостью из его рта вырвалось какое-то невнятное шипение.
– Что? Не признал? – опять прокаркала она, обнажая в улыбке почти пустой провал рта, делающий ее еще более непривлекательной.
– Н-нет, – заикаясь, выдавил он, ловя себя на желании прикрыть глаза. Затем, немного справившись с чувствами, дополнил, – не помню, где мы с вами встречались.
– Ты тоже Василич изменился и постарел, – покивала она своим мыслям. – По телевизору-то не так заметно, а вот вблизи – очень даже.
– И все-таки, напомните, пожалуйста, где и когда мы с вами могли видеться? – расхрабрился он, видя, что бабка не собирается хватать его за химок и волочить на лопате в печку.