– Римилий Федорович был не только большим патриотом своей страны, но еще и по-житейски мудрым человеком, что идет вразрез с укоренившимися в народе представлениями об ученых, как о рассеянных и инфантильных до абсолютной неприспособленности к самостоятельной жизни людях. Он был твердым по характеру и обладал холодным разумом, поэтому не испытывал никаких иллюзий по поводу своего будущего. И только я одна знала, чего ему это стоило. Перенеся на ногах два инфаркта, он прекрасно осознавал, что третий инфаркт будет для него последним. Когда началась вся эта свистопляска вокруг наших экспериментов, он, предвидя, что единственный действующий образец плазмотрона, как мы называли его между собой, может попасть во враждебные руки, просто сжег его, облив керосином. Зная, что рано или поздно к нему могут нагрянуть с обысками, он всю документацию – теоретические выкладки, чертежи и прочее, передал мне на хранение. После поджога, конечно, началось следствие. Как он и предполагал, к нему нагрянули среди ночи ушлые ребята из ФСБ. Перевернули в квартире все, но так ничего и не нашли. Затем пришли с этим и ко мне. Тоже устроили тарарам. Но я сызмальства была хитрющая, – неожиданно заулыбалась Николаева, – поэтому все бумаги еще загодя переправила в надежное потаенное место, где их никогда бы не нашли. Американцы были очень недовольны тем, что секретные разработки уплыли из их загребущих ручонок, и их неудовольствие по этому поводу, видимо, носило очень болезненный характер для продажного режима Ельцина. Естественно, что кремлевским прислужникам захотелось на ком-нибудь отыграться. Академик, несмотря ни на что, был все-таки довольно известной в научных кругах фигурой. Сажать такого человека в тюрьму грозило властям большим скандалом, который, в свою очередь мог пролить свет на все детали грязной возни с разработками в военной сфере. Необходимо было найти крайнего, чтобы обвинить его во всех грехах и под шумок всего этого, раз уж не удалось захватить установку, то, как минимум, предать забвению сей научный прорыв.
– И, как я понимаю, крайней оказались вы?
– Да, – просто и без затей согласилась Николаева. – Впрочем, я не сильно переживала по этому поводу. Главной задачей для меня тогда было сохранение, во что бы то ни стало жизни и здоровья любимого учителя.
– Вы любили его? – тихо спросил ее Валерий Васильевич, не столько из банального любопытства, сколько из желания примерить на себя данную ситуацию. Его вдруг заинтересовала мысль о том, за что еще довольно молодая женщина может полюбить старика.