– Что? – переспросила она и тут же сама поправилась. – Вы хотели спросить: было ли что-нибудь между нами?
Валерий Васильевич кивнул, одновременно краснея за свою откровенную бестактность. Эта женщина не переставала удивлять его, обнажая все новые и новые грани своего внутреннего мира, вход в который был, судя по всему, наглухо запечатан от суетного и постороннего вмешательства.
– Нет, – мотнула она головой. – Это была чисто платоническая любовь с моей стороны, вылившаяся в форму беззаветного обожания к своему наставнику. В общем, меня осудили тогда сразу по двум статьям – по 285.1 и 167 Уголовного Кодекса.
– Э-э-э, я, признаться, не силен в уголовном законодательстве, – подергал носом Афанасьев.
– Нецелевое использование государственных средств в крупном размере и умышленное уничтожение государственного имущества, повлекшее за собой значительный материальный ущерб. Установка-то дотла сгорела, – хихикнул прообраз старухи Шапокляк.
– И сколько же вам припаяли?
– По совокупности – червонец, – сообщила она спокойным голосом, как о нечто незначительном.
– Ого! – не скрыл своего удивления Валерий Васильевич. – Жестоко они с вами обошлись.
– Это не они. Это их кураторы из-за лужи постарались отомстить за свое фиаско, – беззаботно отмахнулась она. Римилий Федорович не остался в стороне. Он сам обходил все силовые и судебные инстанции, доказывая, что это он, а не я осуществил, тот поджег, и что все выделяемое финансирование было направлено именно на научные исследования. И тогда ему предложили обмен моей скромной персоны на всю имеющуюся документацию по проекту.
– И?
– Он пришел ко мне на свидание, чтобы спросить мое мнение об этом. И хоть все документы находились у меня, он с легкостью мог бы их восстановить, и уже готов был пойти на этот шаг.
– И? – опять воскликнул Афанасьев, вопрошающе.
– Я запретила ему это делать, – усмехнулась она, снова залезая в сумочку за очередной сигаретой, хотя и прежнюю докурила не до конца.
– Простите, я ничего этого не знал, и даже представить себе не мог, какая трагедия разыгрывалась на глазах у всего научного мира.
– Пустое, – опять отмахнулась она. – Что бы вы сделали?! Да, ничего. Не в тех званиях еще были, чтобы что-то решать.
– Чем же все это закончилось?
– Тем же чем и все подобные истории, случившиеся в 90-е годы. Римилий Федорович продал свою московскую квартиру и машину, чтобы нанять лучших адвокатов. Адвокаты, действительно, были лучшими, поэтому весь свой срок я отбывала не на тюремных нарах, а на спецпоселении. Но, как вы можете догадаться, это спецпоселение находилось не на северном побережье Черного моря, а на южном побережье Белого. Там-то я и оставила все свои зубы, отсутствием которых так вас напугала при встрече, – заулыбалась Николаева, засовывая в рот третью сигарету. – А для Римилия Федоровича все закончилось гораздо печальнее. Через два года его нашли на даче, где он жил после продажи квартиры, без признаков насильственной смерти. В доме было все перевернуто вверх дном. Видимо кто-то что-то упорно искал. Я потом, когда уже освободилась, сумела отыскать патологоанатома делавшего вскрытие тела. Под большим секретом он мне сообщил, что в его крови было обнаружена запредельная доза пентотала натрия, вот сердце и не выдержало.