– Я все равно не могу пойти на это, – уже не яростно, а затравленно сказал охранник. И чтобы, хоть как-то подкрепить свои слова, обратился к президенту, наблюдавшему эту сцену. – Александр Григорич, да скажите же ему, что это безумие!
– Валера, не дури! – отозвался из кресла Лукашенко, отбросив в сторону все жеманства дипломатического этикета. – Он дело говорит. Тебя кто-нибудь шмальнет из толпы, а твои войска потом устроят в отместку на улицах Минска мясорубку. Ты этого хочешь?!
– Не городи ерунды, Григорич! – огрызнулся Афанасьев, полуобернувшись ко все еще сидящему в кресле президенту. – Никто не собирается устраивать бойни на улицах. Наоборот, я хочу эту бойню постараться предотвратить. Я же знаю, какой приказ ты уже отдал войскам, снятым с западных рубежей. Сначала – ультиматум, потом час на размышление, а в конце – безжалостный разгон с применением всех средств поражения.
– Я хозяин у себя в дому, – сумрачно сверкнув глазами, проговорил он глуховатым голосом. – Но я тоже не хочу отвечать перед всем миром и прежде всего перед россиянами за не сохранение твоей жизни, а поэтому пиши расписку, что все, что ты тут понапридумывал, лежит исключительно на твоей совести и осуществлено без давления с чьей бы то ни было стороны. Вот тебе, бумага и ручка. Пиши, – достал он из кармана своего пиджака ручку и блокнот.
– Товарищ, Верховный, – уже чуть не плачущим голосом заныл охранник, наблюдая, как Афанасьев склонившись к столу, что-то быстро чиркает на бумаге, – да ведь Коченев с меня голову снимет за ваши выкрутасы!
– Не переживай, Саныч! – весело и зло осклабился Афанасьев, продолжая строчить расписку. – Будешь стоять со мной рядом, и пусть нас убьют обоих, тогда и голову твою Коченев уже не снесет. Встанешь рядом?!
– Куда же я денусь, – проворчал телохранитель, шмыгая носом, как мальчишка перед дракой и уже заранее поставивший крест на своей жизни.
Дверь в гостиную приоткрылась и руководитель аппарата, просунув голову в появившуюся щель просипел:
– Машина с аппаратурой готова. Ждет у главного крыльца.
– Добро! – отозвался Валерий Васильевич, возвращая блокнот и ручку владельцу. – Пошли, Сан Саныч.
К чести президента, он все же сделал последнюю попытку образумить гостя, кинувшись впереймы, но тот только отмахнулся:
– Угомонись, Григорич. Ты расписку получил? Получил. Теперь можешь спать спокойно, твоя совесть чиста, хе-хе, – выдал он ядовитый смешок в конце, будто отвесил напоследок хлесткую пощечину.
Афанасьев хорошо запомнил дорогу, ведущую в комнату, где велись переговоры, поэтому обратный путь нисколько не затруднил его, тем более, что прямая, как стрела анфилада помещений не давала возможности запутаться в переходах. У самого выхода их встретила делегация, которая только что прибыла на машинах эскорта. Они с тревогой обступили своего руководителя. Им только что сообщили, что Глава Высшего Военного Совета намеревается выступить перед оппозиционно настроенными демонстрантами. Основная масса охранников прибывшая с членами делегации с недоумением смотрела на свое непосредственное руководство в лице начальника личной охраны, но тот только пожимал плечами и кивал головой в сторону сумасбродного объекта, мол де не его воля, а Самого. Грузовик с аппаратурой громкого вещания, динамики которой занимали приличное пространство кузова, уже стоял возле крылечка. Сан Саныч, окончательно убедившись в непреклонности решения Верховного, стал тут же отбирать из телохранителей тех, кто, по его мнению, и в силу своей комплекции, сможет стать живым щитом для охраняемого объекта. Таких крепышей нашлось, кроме него самого, еще двое. Уже успев познакомиться накоротке со своим коллегой из охраны президента, он попросил его дать во временное пользование стеклянный противоснайперский щиток, чтобы выставить его перед Афанасьевым и тем самым хоть как-то оградить от возможной пули в переднюю проекцию. Тот пообещал немедленно предоставить таковой в распоряжение гостей. Этот разговор услышал сам Афанасьев и заерепенился: