"Мне кажется, сейчас я иудей,
Вот я бреду по древнему Египту
А вот я на кресте, распятый, гибну,
И до сих пор следы на мне гвоздей."
Евтушенко не пускали в Киев после "Бабьего Яра" в течение 21 года. Лишь в позапрошлом году он, наконец, приехал туда с вечером поэзии.
Он мне рассказывал (явился как-то на мой концерт в московской консерватории, в малом зале), на Евтушенко пришло несколько тысяч человек натурально, это была многонациональная аудитория. Когда поэт объявил, что станет читать "Бабий яр" со своего места в зале поднялся старик и сказал: " Бабий Яр" киевлянам нужно слушать стоя!" Начиная с задних рядов, волнами, поднялся весь зал, и Евтушенко прочел в мертвой тишине. - И, не переводя дыхание, Савелий читал вполголоса:
" И сам я как сплошной беззвучный крик
Над тысячами тысяч погребенных.
Я - каждый здесь расстрелянный старик,
Я - каждый здесь расстрелянный ребенок."
Снова горели его прижатые к голове уши, как и тогда, когда мы читали с эскрана инвективы неведомой Анастасии.
Савелий, это очевидно, был эмоционально ранимым, глубоко искренним человеком...
И, тем не менее, противный у меня характер, не удержался от возражения.
- Простите, Савелий, вы говорите, Хрущев запретил "антисоветские строки", но я сам слышал их. По радио. Что называется, своими ушами слышал . Хор грянул: "Мне кажется, я древний иудей..."
- Из Лондона вы слышали, Григорий Цезаревич. В недавний год, объявленный ЮНЕСКО годом Шестаковича...
И замолк. Как-то сразу. Сгорбился, ежась, будто его окатили из ведра холодной водой. Сидел, не подымая глаз. Дышал почему-то тяжело, словно долго бежал и вдруг остановился. Это я вспоминал, скорее всего, позднее. А в ту минуту меня охватывало редкое чувство радости. Я был рад, что ко мне занесло человека большой культуры, музыканта-профессионала. Не так часто посещали меня в тихой провинциальной Канаде интеллигенты столь всесторонние. Я почти любил его, как любил всю семью Лазаревых. Пожалуй, был готов произнести почти с той же интонацией, как и его языкатый брат, горделиво: "Бетховен"!
. "Савелий-"Бетховен" стал в моих глазах олицетворением всей простой, когда-то крестьянской, замечательной семьи Лазаревых. Дай им Бог!..
И тут Савелий закусил свою губу до крови, выдавил из себя через силу.
- Не знаю, что делать, Григорий Цезаревич? Мне судьба завтра же от страстной филиппики моей гордой "дроли" о ГБ-ФСБ не оставить камня на камне...
- То-есть, извините, Савелий... почему?
- Так сложилось..
- Как, простите, сложилось? Вас, свободного человека, свободного художника...- Взглянув на побелевшие щеки Савелия, оборвал самого себя на полуслове