Двери. Бесконечное множество дверей, но за каждой из них скрывалась пустота, кроме одной-единственной. Той, за которой меня ждал источник зова.
Когда пространство вокруг начало таять, я не сразу сообразила, что просыпаюсь. Тело дернулось, я распахнула глаза и увидела над собой обеспокоенное лицо миссис Беркинс.
– Девочка, что-то долго ты сегодня спишь, всегда ведь спозаранку вставала. Мы с твоей бабушкой уж волноваться начали. Я зашла – вижу, ты мечешься по кровати, как будто тебя жар мучает.
– Нет, все хорошо… – я села, откашлялась. В горло как песка насыпали, а ноги-руки не хотели повиноваться. – Спасибо, миссис Беркинс.
Она окинула меня внимательным взором темных глаз, поправила передник.
– Тогда спускайся вниз, деточка. Твой дядюшка прислал мальчишку-посыльного, передает, сегодня к обеду будет у вас.
Я непроизвольно застонала. Дядю Джеймса видеть не хотелось. В последние годы он редко бывал у нас, предпочитая отправлять крошечные суммы на наше содержание почтой. Одним из веских поводов для визита стал случай два года назад, когда я устроилась на работу в местную аптеку – надоело влачить жалкое существование и надеяться на подачки дяди. К тому же, я считала себя достаточно взрослой и не хотела сидеть дома, сложа руки и ожидая, пока кто-нибудь женится на мне из жалости. Но уже через неделю примчался разъяренный дядюшка, его тонкие светлые усики гневно топорщились, когда он кричал, что я позорю род своими выходками.
Конечно, он счел то, что я пошла искать работу, позором. Его всегда волновала людская молва и разного рода слухи. Мы ведь, ни дать, ни взять, провинциальные аристократы! Стыдно девице из благородного рода трудиться, как простая горожанка или крестьянка. Зато ходить в обносках и жить впроголодь – не стыдно.
Не знаю, как дядя Джеймс это провернул, но после его визита меня не брали нигде – ни помощницей модистки, ни ассистенткой аптекаря, ни даже в бакалейной лавке. Получалось иногда продавать свое рукоделие – и на том спасибо.
Миссис Беркинс помогла накрыть обед в гостиной, и, когда заявился дядюшка, оставив грязные следы от щегольских ботинок на ковре, что я недавно вычистила, на столе уже дымился рыбный пирог по ее особому рецепту. Этот франт презрительно наморщил нос, разглядывая обстановку и покачивая тростью с полированным янтарным навершием. От него за версту несло снобизмом вместе с мелочной жаждой казаться внушительней и богаче, чем он есть на самом деле.
Поцеловав затянутую в кружевные перчатки руку бабушки, он поприветствовал меня:
– Здравствуй, Розалин, детка, – от оценивающего взгляда мутно-голубых глаз захотелось поежиться, но я лишь гордо вздернула подбородок. – А ты повзрослела, вытянулась, стала похожа на девушку. Только эти пухлые щечки с ямочками и деревенский загар портят всю картину.