- Взять её! - скомандовал гость, ткнув пальцем в сторону Бабки.
Никто не шелохнулся. Один гвардеец сказал:
- Ну, нет. Мы так не договаривались. Бабка меня из фермы вытащила. Я не стану ей руки крутить… И вам не позволю.
Он шагнул в сторону и передёрнул затвор. Из десятка вышли ещё два бойца и присоединились к товарищу.
- Бунт?! - орал майор. - Всех к стенке поставлю! А ну взяли её…
Скорый внутренне напрягся, в голове у него стало щекотно и он пригасил три центра в мозгу Гравёра. Те, которые отвечают за речь.
А тот пьяно разглагольствовал.
- А-па-а! О-а-ка!
Гвардейцы переглянулись. Один тоскливо сказал.
- Ну, вот. Здравствуй, белочка.
Гравёр тужился восстановить артикуляцию. Но выходило только хуже. Он шагнул вплотную к одному бойцу и в лицо тому крикнул:
- Зззза-са!
- Так точно, товарищ майор! Заса! - отчеканил солдат.
Тут у пьяного командира подкосились ноги и он грохнулся на бетонку. И здесь Пашка был совершенно не причём. Не выдержал сам организм у мужика. Сдался под напором идиотизма.
- Что делать-то? - снова тоскливо спросил один солдатик.
- Что делать, что делать… Бери его подмышки. Понесли.
И майора упёрли на улицу.
Бабка выглянула за калитку, сказала толпе:
- Прошу прощения за беспокойство.
- Да ладно тебе. Было весело… - отвечали из-за ограды.
Из окна второго этажа высунулся Гоги.
- Бабка, может, пока он пьяный, остальное вывезем?
Бабка наклонилась, подобрала забытый пистолет, подумала.
- Гоги, а ключ от складов у тебя?
- Канешна у меня!
- А, поехали.
До пяти сделали две ходки и опустошили склад. Пьяный министр не удосужился даже охрану оставить. Поэтому сработали без помех.
В ограде администрации, за кирпичной стеной, кто-то фальшиво и гнусаво орал:
- Иииес тудейн! Аймам хетсин еден кинтуплеееейн!
Шило покрутил головой:
- Город поимели, теперь над песнями изгаляются. Уроды.
После очистки склада, мужики, до самого вечера, ковырялись с "черной защитой" Приюта. Сначала ляпали короба из пластиковых канализационных труб метровой длины, нагревая их горелкой, а потом пошёл поток брусков темноты, которые кузнечными щипцами выволакивали к периметру и укладывали один к одному. К восьми закончили. Систему поворота так и не придумали. Да, собственно, и думать-то было некогда - пахали как пчёлки…
В Улье нет времён года. Долгота дня - величина постоянная. Ровно семнадцать часов. В пять утра - рассвет, в десять вечера - закат.
Все вернулись в контору, устроили поздний ужин.
Бабка встрепенулась:
- Варвара! А почему ты не ушла с детским садом?
Варя округлила глаза:
- Да как же я уйду, матушка Мила Львовна? А кормить народ кто будет?...