– Эта страница пустая, – сказала она, поднимая глаза на Пилигрима.
– Я знаю, – ответил он. – Помнишь, ты как-то усомнилась, что придет момент, когда ты будешь готова к исповеди?
Она кивнула.
– Ты ответил, что такой момент придет.
Он протянул ей длинное черное перо. Она нерешительно взяла его в руки.
– Это твоя страница, – сказал он, и в его светло-голубых глазах появилось то, что в последний раз она видела очень и очень давно. Это была надежда.
– Я не умею сочинять стихи, – сказала она.
Он улыбнулся.
– Тебе и не нужно. Моему перу не нужны чернила и не нужны руки поэта. Оно переносит на бумагу исповедь человеческой души. А какой она будет – это зависит только от тебя. Ведь это твоя исповедь.
Он отошел и стал чуть в стороне. Наверное, чтобы не мешать ей.
Она не знала, какой должна быть исповедь, и не знала, готова ли она к ней. Она держала в руках перо и задумчиво смотрела на пустую страницу. И в какой-то момент подумала: когда-нибудь, может быть, очень нескоро, где-нибудь, где она ни разу не бывала, кто-нибудь, кого ей никогда не узнать, услышит ее исповедь. Может быть, он, как и она сама когда-то, подумает, что это просто стихи. Но это неважно. Главное, что в этот самый момент душа, у которой нет пути, вырвется из Пустой комнаты на волю, и полетит туда, где будет звучать ее исповедь. Пусть это будет очень короткий миг, но главное… главное, что он будет.
И тогда она поднесла перо к пустой странице и начала писать:
Здесь снова тишина.
Здесь нет людей, столетий.
Здесь только я, одна,
В холодном, мертвом свете.
Я не живу – мечусь,
И бьюсь я в кровь о стены.
Мой жар – слепая грусть,
Мой пульс – то крик сирены.
Мой ветер взаперти.
Он изнутри на волю
Как птица улетит.
Он ждет, что я позволю.
Зачем под сто замков
Мою сокрыли душу?
Я сброшу сеть оков.
Я так хочу наружу!
Я отопру замки
И вмиг раскину руки.
Мои крыла легки…
Меня не держат муки.
Слепит мой взор звезда.
Я расправляю плечи.
И вот, уж навсегда,
Я улетаю в вечность…
***
«Мой добрый ангел Пилигрим снова выполнил свое обещание. Когда он говорил, что хочет развеять одиночество души, у которой больше нет пути, я думала, что он говорит о своем появлении в Пустой комнате. Я неправильно его поняла.
Однажды в стене появилось окно – окно с кружевными нежно-голубыми занавесками, и в комнате разлился дневной свет. С жадностью я раскрыла шторы и увидела… Да, я снова увидела свою могилу, а возле нее… Возле нее я увидела Фабио, Паоло, Пеллегрино. Я наблюдала за ними, ловила каждый момент, боясь, что окно вот-вот исчезнет, как это было в прошлый раз.
Я увидела, как постарел Фабио, но на его лице была улыбка, и в ней было столько жизни, что я вновь потянулась к нему… Жаль, что это невозможно. Мы никогда не встретимся. Мой Павлик… Я его еле узнала. Он вел за руку мальчика с рыжевато-русыми волосами, который крепко держал под мышкой футбольный мяч. Ему было лет семь. Все повторяется. Пеллегрино… Светлые взъерошенные волосы, уже не юноша – тоже мужчина. В одной руке – ноутбук, в другой – пара потрепанных книг. Я вспомнила слова Пилигрима: «Он будет писать о людях, которые умеют страдать и быть счастливыми»… Моя запертая в Пустой комнате душа была счастлива в этот момент. Но они ушли – сели в машину и уехали. Почти сразу исчезло и окно. Но теперь я знала, что оно появится еще не раз. Это был подарок Пилигрима.