– Даже не знаю… Но если пройдет, точно станет чемпионом.
Ева отпила пару глотков бордово-красного коктейля и устремила свой взгляд на экран, где мелькали кадры аварий, и крупным планом – улыбающееся лицо Фабио Росси после пяти побед нынешнего сезона. В этот момент как раз показывали его самую первую в сезоне победу. Он принимал поздравления и широко улыбался. Но его улыбка была не похожа на улыбку бармена: яркую, но краткую. Улыбка Фабио Росси словно не желала исчезать с его лица. Это была открытая улыбка человека, который легко воспринимает жизнь: в ней не было напыщенного самодовольства победителя, не было учтивого заигрывания с толпой, которая окружала его, в ней не было ни грамма фальши. Это была самая искренняя и самая жизнерадостная улыбка из всех, что приходилось видеть Еве. И одновременно с тем это была уверенная улыбка человека, который ничего не боится: ни жизни, ни смерти. Улыбка человека, который никогда не оглядывается назад, потому что все нужное ему в этой жизни находится впереди.
Эта улыбка изменила ее судьбу. Только для того, чтоб эта улыбка наполнила ее существование смыслом и… счастьем, она стала ведьмой. Фабио Росси придет в ее жизнь. Он еще не знает об этом. Но ведь она ведьма – она даст ему знак.
– Я буду болеть за него, – кивая в сторону экрана, сказала Ева бармену.
Бармен удивленно воззрился на нее, мимоходом заметив в ее руках ключ от номера с цифрой тринадцать на брелоке, и снова широко улыбнулся. Но в этот раз улыбка исчезла не сразу.
– Синьорина, вся Италия будет за него болеть.
Ева глянула на него с легким прищуром голубых глаз.
– В таком случае, у него нет ни малейшего выбора, – сказала она, отставляя в сторону стакан и вставая из-за стойки бара. – Ему придется пройти этот этап. Более того – ему придется его выиграть.
Наблюдая за плавной, неспешной походкой синьорины из тринадцатого номера, бармен не мог оторвать взгляда от струящихся по открытой спине светлых волос и тонких рук: изящных от мягких покатых плеч до кончиков тонких длинных пальцев с ярко-красным лаком на ногтях. Она прекрасно говорила по-итальянски, но он все равно уловил легкий акцент.
На острове было много иностранцев, и бармен почти всегда безошибочно определял, что высокий синьор с рыжевато-белесыми ресницами, аккуратный и сдержанный в жестах, – британец; синьора со жгучими глазами, пухлыми губами и раскрепощенными жестами – испанка или мексиканка; синьор с тонким, орлиным носом и слегка надменным выражением лица – француз.
Конечно, не все британцы обладали рыжевато-белесыми ресницами, не все испанки имели пухлые губы, да и французы далеко не все были так уж надменны. Иногда все было с точностью до наоборот. Но почему-то он всегда угадывал, к какой национальности принадлежит тот или иной посетитель его бара. Наверное, у бармена было особое чутье, а точнее сказать – страсть. Страсть эта выражалась в том, что он любил встречать новых людей, изучать, находить сходство между ними. Вот и сейчас он хорошо разглядел синьору из тринадцатого номера, так что она этого даже не заметила. И по этим покатым плечам, по изящным рукам, по мягким чертам лица и голубым глазам он безошибочно определил, что она славянка. Возможно – русская. Русских здесь было много. Точнее он не мог сказать.