Пилигрим поморщился: ее шутки казались ему кощунственными. Ева знала, что такими они, конечно, и были. Но совершенно ничего не могла с собой поделать. У нее было такое ощущение… азарт на грани куража… Хотя, нет. Куража не было. Но был азарт – как будто она победила вместе с ним, с Фабио. Это было невероятно сильное ощущение – ощущение могущества. Пусть это могущество длится несколько секунд. Пусть в сравнении с целой жизнью это лишь иллюзия. Но оно того стоит – стоит, чтобы в него поверить.
Пилигрим терпеливо ждал, когда Ева насладится своими ощущениями. Она наконец опустила на него глаза.
– Так вот. Бродяга. Помнишь его? Он сам выбрал свой путь. Он поверил в то, что увидел и выбрал свой путь. Но оказывается, Пилигрим, что кто-то другой может выбрать нам наш путь. Поверить – и приговорить к смерти. Она поверила в то, что придумала сама, и, даже не подозревая о том, выбрала ему путь.
Ева глубоко вздохнула и властно улыбнулась.
– А меня это никак не устраивало. Он нужен мне живой. Пришлось убрать ее на время, чтобы освободить его. Он выжил. Он победил. Сам. Дело того стоило.
Пилигрим задумчиво прошелся вдоль террасы. Он шел очень медленно, глядя себе под ноги. Потом повернулся и пошел обратно. Подошел, поднял глаза на Еву и спросил:
– Но почему это пришло ей в голову? Как?
Ева пожала плечами.
– Все просто, – мягко, со вздохом легкой усталости сказала она. – Шестой этап – раз. Шестой этап – два. Шестой этап – три. Цифра «шесть» три раза. Франческа слишком суеверна и мнительна.
Во взгляде Пилигрима появилось понимание. Но не понимание того, что пояснила ему Ева. А понимание чего-то другого.
– Это его игра, – без выражения сказал Пилигрим.
– Чья? – Ева притворилась, что не догадывается, кого он имеет в виду.
– Того, чьи глаза – пропасть. Она была всего лишь марионеткой.
– Возможно, – не стала спорить Ева.
– Тебя не пугает это? – спросил он.
– Меня бы испугало это, милый синьор Пеллегрино, – то ли насмехаясь, то ли с грустью ответила она. – Но он забрал у меня ту половину сердца, которая отвечала за страхи. Теперь страхи мне недоступны.
– Мне жаль тебя, – искренне сказал он.
– Жалость, к сожалению, мне доступна, но в очень уж небольших дозах, – продолжала иронизировать Ева.
Видя, что ее внутреннее ликование ничем невозможно унять, Пилигрим тяжело вздохнул. Ева с интересом посмотрела на него прищуренным взглядом.
– Чем заканчиваются те стихи, Пилигрим? Те, что ты читал синьоре Марии.
Он посмотрел в сторону соседского дома и спокойным, даже умиротворенным голосом прочел:
Но голос свыше вдруг позвал меня,