Вдруг он почувствовал, что его подбородка коснулось что-то холодное и гладкое и, поддерживая снизу, потянуло голову вверх. Осмелев и глянув на девушку, он понял, что она просто подняла его голову носком туфли. Он уткнулся взглядом в ее глаза: нечеловеческие, жуткие, темные. Когда она моргнула, он точно видел, что из ее глаз посыпалась земля – они до краев были наполнены влажной черной землей.
Он перестал ныть и послушно встал.
– Иди. – Легким жестом она подняла тонкие, неестественно длинные пальцы и небрежно указала в сторону кладбища. – Туда.
Он кивнул и послушно пошел по тропинке к кладбищу: сгорбленный и дрожащий от страха.
Ева шла следом за ним. Она смотрела на его ссутуленную спину, и он казался ей таким же ничтожным, как крупинка земли с одной из могил на этом кладбище. Она чувствовала омерзение, когда шла по его следам: маленький человек, который приносит много зла в отместку за то, что он всего лишь ничтожество. Это чувство было ей знакомо. Она помнила, что такое ощущать себя ничтожеством и страдать от этого. Но с синьором почтальоном все было иначе: он был ничтожеством, но не ощущал этого, а значит, не страдал. Вместо этого он заставлял страдать других. Это нужно было исправить… как поломку в мотоцикле.
– Стой! – приказала она, и синьор Пикколо остановился.
Он обернулся и посмотрел на нее ничего не выражающим взглядом.
Ева указала рукой в сторону и велела:
– Ложись.
Синьор Пикколо повернул голову вслед за ее рукой, и глаза его расширились от ужаса. В нескольких шагах от него была выкопана свежая могила. Он вдруг упал на колени и пополз к Еве.
– Пожалуйста… Нет… Не заставляйте меня… Только не это…
Он стонал и всхлипывал, ползая перед ведьмой на карачках. А она чуть расширила от удивления глаза.
– Ах, вот оно что, – протянула она мягко. – Ты боишься лечь в могилу?
Он замотал головой.
– Все, что хотите, только не это! – слезно умолял он.
Ева смотрела на него с интересом: человек, который изо дня в день запугивал беззащитную старушку тем, что ее ждет могила, и скоро, очень скоро, она в нее сляжет, так сильно боялся лечь в могилу сам, что его страх оказался сильнее даже колдовства ведьмы.
Его страх был такой силы, что разорвал прочные тиски ее воли!
Он вдруг поднял на нее очумелый взгляд.
– А хотите… хотите, я буду ползать как червяк в земле? – безумным голосом предложил он.
Ева безжалостно ухмыльнулась, хотя ей вовсе не было смешно. Ей было мерзко.
– Ползай.
И он ползал. Он ползал в земле, которая забивалась ему в одежду, в волосы, ползал как червь. И вместе с тем тонкое чутье ведьмы подсказывало ей безошибочно: каким бы безумным он ни казался, в эту минуту он чувствовал свое унижение. Он чувствовал его всем своим озлобленным существом.