— Делать мне больше нечего, — огрызнулась она едва слышно, — наглаживать тут всяких…
Хасс нырнул, уходя глубоко под воду, и Ким запаниковала. Сама того не желая, ухватилась из него изо всех сил, обвила руками мощную шею, чувствуя, как под кожей перекатываются тугие мышцы. Через мгновение они поднялись на поверхность. Кхассер, как ни в чем не бывало продолжал продвигаться к берегу, а Ким висела на нем, отплевываясь от воды и мысленно ругалась всеми нехорошими словами, которые только были в ее запасе.
Он специально это сделал! Специально нырнул, чтобы она закрыла рот и уцепилась за него по-настоящему!
Юркие хищники быстро расправились с монстром, обитающим в глубине реки, и отправились следом за кхассером и его мокрой, несчастной добычей. Ким с опаской наблюдала за тем, как серебристо-серые тела скользят по водной глади, поворачиваясь то одним боком, то другим, словно играя друг с другом. Она никак не могла понять кто они такие и откуда взялись.
Хасс тем временем добрался до мелководья и встал:
— Все, приплыли.
Ким, так обрадовалась, что этот заплыв наконец закончился, что поспешила убрать от него руки, напрочь забыв о том, что он рослый, крепкий мужчина, и там, где ему по плечо, ей — с головой.
Снова жесткие пальцы сомкнулись на загривке и вытащили наверх. Хасс посмотрел на нее как-то странно и больше не выпускал, так и тащил до самого берега, где небрежно толкнул на траву. Ким закрыла глаза и обессиленно вытянулась, пытаясь отдышаться, сердце гремело, как барабан, в висках пульсировала кровь, все тело било мелкая дрожь.
Уж освежилась, так освежилась. Накупалась. По уши. А уж напилась…
Хасс продолжал стоять над ней, с каким-то тягучим, почти болезненным интересом скользя взглядом по худым стройным ногам, замечая каждую каплю, неспешно скатывающуюся по коже, по сырой рубашке, облепившей хрупкое тело, словно вторая кожа, по бледному лицу, к которому прилипли непослушные пряди волос.
Во рту стало горько и, тяжело сглотнув, он отступил в сторону. Ему не нравилось то, что он ощущал, когда смотрел на нее, как и то, что взгляд сам рвался обратно. Не нравилось, что на плечах, в тех местах, где она прикасалась, кожу до сих пор пекло. А больше всего не нравилось то, что он почувствовал, когда светлая макушка ушла под воду…
Раздраженно стряхнув воду с волос, он отрывисто свистнул и серебристые силуэты, все еще играющие в реке, тут же послушно устремились к берегу, на ходу меня свой облик. Из воды уже выскакивали вирты, в привычном лошадином обличии. Они отряхались, фыркали, и тут же со звонким ржанием неслись в пышную зелень заливного луга.