— Кто такой? Откуда, какой период? Давай, короче, не томи чувак!
— Жорж Милославский, Тула, второй период. После учебки в Шепетовке. Определили на КБУ.
— О, еще один молодой на кабину пришел, Бондаренко, тебе полегче теперь будет шуршать.
— Да мне без разницы — молодой, по виду младший сержант чуть косил. Я и не знал, что теперь и с косоглазием берут. То-то бывшие одноклассники рассказывали дичь. После десятого одному из них не разрешили поступать в институт, нашли ишемию и предписали сначала полечить её. А осенью призвали. И в учебке встречались не только лунатики, но и астматики. Гребут сейчас всех подряд. По-Суворовски воевать собрались генералы, не числом, а умением.
— Так, душара, собрал носки и пошел стирать. — Это что у нас за умник «с раскосыми и жадными глазками»? Такие эксцессы надо купировать. Сейчас просто на вшивость проверяют, надо процесс подогреть. Всё как в школе, только дети постарше.
— Ты, прищуренный, рот закрыл, пока не представился. Назовись, потом рассказывай, чем труд оплачивать будешь.
— Да ты обурел в корень! Сейчас я тебя учить буду.
— Один учить будешь или за помощниками побежишь?
— Дух, у нас таких резких не любят, мы тебя сами поучим — сбоку подтягиваются старослужащие, судя по виду, и видимо с нашей батареи.
— Ну погнали, дедушки. Посмотрим, кому костыли выпишут.
— Не сейчас. После отбоя поговорим с тобой. Послушаем, как петь будешь.
— Я хорошо пою, так хорошо, что мне в школе учитель по пению сразу разрешил не петь — мол уже молодец, старательный парень. Так что обиженным не уйдет никто. — Ставки сделаны, играть буду на все.
«Полк, строиться на ужин!» Угу, посмотрим, как тут ходят и как тут кормят. Ты гляди, построились практически по-военному и пошли в ногу, хоть и не строевым. Дежурный по части командует песню. Что, и песню запоют? Поют, причем как-то весело и в охотку весьма патриотическую песню:
Напишет ротный писарь бумагу!
Подпишет ту бумагу комбат,
Что честно, не нарушив присягу,
Два года служил солдат!
Ну да, такую песню любой солдат подхватит, пророческая песня в стиле Нострадамуса. В столовую входим не «слева в колонну по одному», а как оно кому восхочется. Дембеля нехотя бредут самыми последними, всем своим видом показывая, как им надоела вся эта казенная еда. Мол, вкушать пищу пришли исключительно по причине воспитанности, чтоб не обижать поваров. Как неожиданно, вроде заходил в солдатскую столовую, а попал в банкетный зал. Даже сравнить затрудняюсь с чем-то иным. Высокие потолки, как положено для таких зданий, тюль на окнах, в простенках фотообои, на столах-то мама родная! — салфетки крахмальные в пластиковых вазочках и веточки какие-то для украшения. Но салфетки, смотрю, никто не хватает — для красоты, получается, их поставили. Раздача отделена от зала не каменной стеной, а хлипенькой на вид перегородкой с зеркалами. За такой хлипкой стеной не отбиться от вала голодных солдат, говорю авторитетно. Бывал я в столовой одного танкового полка — там стена как положено, в два кирпича, крупнокалиберную пулю не сдержит, но толпу голодных абреков из черной дивизии — вполне. Над зеркальной перегородкой висел дискотечный шар. Самый обычный шар под потолком, обклеенный маленькими кусочками зеркал. У меня нет версий, зачем он тут. А зайдя за стойку, я умер. То есть тело продолжало толкать по полозьям раздачи поднос, руки ставили на него тарелку, кружку, получали хлеб с маслом, но без участия мозга. Потому как мозг словил когнитивный диссонанс. Почему за стойкой раздают пищу женщины? Такие вот настоящие румяные женщины, у которых в нужных местах помада, тушь, полушария угадываются, какие у солдат точно не водятся, а видятся в снах. Зенитно-ракетный полк, я не так его себе представлял… Мне потом объяснили, что гражданские женщины наняты для обслуживания только в нашей столовой, где кормятся зенитчики и артиллеристы. В танковых полках всё как везде. И дискотечный шар только у нас, а для чего он тут висит — никто не знает.