— Как же ты можешь любить существо, о котором ничего не знаешь? — горько усмехаюсь.
— Мне кажется, что я знаю ТЕБЯ, но О ТЕБЕ не знаю ничего. Я знаю, что ты не причинишь вреда, по крайней мере сознательно. Но также не знаю ровным счетом ничего о ваших традициях и законах, чтобы понять, что именно для тебя будет значить «не навредить».
На какую-то долю секунды мне вдруг захотелось по-настоящему с ним поговорить, рассказать, объяснить, но… но древние, впитанные с молоком матери защитные инстинкты, не позволявшие другим расам и особенно драконам, проникать в наши жизни тысячелетиями, был сильнее моего желания.
Мы оба верили друг другу и оба не доверяли.
— Верни меня в академию, — все, что могу сейчас ему предложить.
Дымка портала, возникшая рядом, почему-то сделала больно.
И то, что меня никто не останавливал, когда я в нее вошла, сделало больно тоже.
Вынесло меня совершенно вероломно не в собственной комнате, а у аудитории, в которой у нашего потока сейчас шли занятия. Но мысли войти даже не возникло: у меня уважительная причина — я грущу.
Короткая борьба с совестью, которая мягко намекала, что перед парами я грущу всегда, была с честью выиграна после крайне убедительного аргумента, что грусть моя никогда еще не была столь всеобъемлюща. В качестве безоговорочного доказательства был приведен тот факт, что мне даже не хочется заглянуть по дороге в столовую. Протесты обвинения, заключающиеся в том, что мы только что знатно покушали, были отклонены разумным замечанием, что на кухне наверняка остались вкусные булочки, на которые желудок всегда оставляет стратегические запасы. Желудок подтвердил удовлетворенным бульканьем.
Выиграв процесс с собственной совестью, я со спокойным грустным сердцем отправилась в общагу, чуть не свернув по дороге… в столовую, да. Но марку перед совестью надо было держать, поэтому вкусные булочки все-таки остались сегодня сиротливо неприкаянными.
Дорога до общежития выдалась неприятной — я то и дело где-то блудилась, слишком поздно осознав, что ни разу еще не ходила по этом корпусу без Милы. Но звать Милу не хотелось — если я позову Милу, то Мила затащит меня на пары, и никакие аргументированные аргументы ее в моей позиции не убедят.
Поэтому в какой-то момент я все-таки психанула и сиганула в окно со второго этажа, здраво рассудив, что у декана боевиков я и не из такого падала, а затем довольная, таки направилась в сторону виднеющегося впереди общежития.
Уткнувшись по пути в какой-то неожиданный забор, я в свою очередь решила, что обход буду искать до скончания пар, которые по моему скромному мнению длятся в среднем примерно вечность, поэтому просто через него перелезла. Испытания, которые проводились за этим забором, привели меня в состояние совершеннейшего восторга и крайней степени серебристости. Что именно на меня за тем забором вылилось, я знать не хочу, но серебристый мне определенно идет.