Он провел Рождество 1917 года, свои последние две недели в Лондоне, готовясь к миссии. Он часто советовался с Милнером. Он встречался с большинством министров Кабинета и с самыми важными сотрудниками Министерства иностранных дел, включая вялого аристократичного Бальфура и заместителя министра иностранных дел Роберта Сесила, необычайно высокого, худого как скелет, младшего кузена и главного помощника Бальфура. Эти два человека впоследствии сыграют важ-ную роль в его жизни. Локкарт записал в своем дневнике: «Милнер — единственный, кто кажется мне действительно влиятельным… Ни он, ни Л<лойд> Дж<ордж> не слишком высокого мнения о внешнеполитическом ведомстве, в частности о Бальфуре» [37].
Чуть больше недели спустя Локкарт и его небольшая команда, которую он набрал для работы в России, сели в поезд на лондонском вокзале Кингс-Кросс. Он вез их в Розит (Шотландия), где их ждал крейсер, который должен был доставить их в Стокгольм, откуда они по железной дороге отправились бы в Петроград [38]. В Эдинбурге Локкарта провожала жена, но его мысли были заняты другим. «Приключение затрагивает глубочайшие струны в сердце молодого человека. Я получил возможность принять участие в великом приключении, и моей единственной мыслью было как можно скорее начать его» [39]. Он даже не представлял себе, насколько захватывающей будет его поездка и насколько рискованной. Он шел к большой опасности, но также и к большой романтике, которая оставит в нем более глубокий след, чем связь с Аман, тайный роман с «мадам Вермель» или даже водоворот ухаживаний, которые он предпринял, чтобы завоевать жену. Он не мог знать этого, но был на пути к величайшему приключению и величайшей любви всей своей жизни.
Глава 2
Обучение Брюса Локкарта
Большевики верили ни много ни мало — в переустройство всего мира, которое начнется с их страны. Как гласит один из самых ранних декретов нового правительства, пришедшего к власти в 1917 году, «Все существовавшие доныне в России сословия и сословные деления граждан, сословные привилегии и ограничения, сословные организации и учреждения, а равно и все гражданские чины упраздняются» [1]. Такие заявления, от которых захватывает дух, одни воспринимали с ликованием и надеждой, другие — со скепсисом, враждебностью, отвращением, и не только в России: все правительства мира неприязненно отнеслись к планам большевиков. Мало кто верил, что революционеры смогут удерживать власть достаточно долго, чтобы реализовать свои эгалитарные мечты; в это не верили даже сами революционеры. Но они были полны решимости совершить такую попытку, установить историческую веху для будущих поколений коммунистов, чтобы те могли двигаться дальше. Если сейчас им суждено пасть, то они падут с боем.