Хельмут открыл глаза.
Он не знал, сколько длилось состояние беспамятства, и тут же почувствовал гнетущую, тяжёлую, сжимающую грудь усталость. И это вовсе не кольчуга или кираса болезненно давили на его измотанное в битве тело — Хельмут помнил, что не успел надеть доспех.
Небо над ним оказалось мрачным, тёмно-серым и тусклым, но оно всё равно слепило его уставшие, будто присыпанные песком глаза. Тогда Хельмут зажмурился, боясь снова почувствовать эту оглушающую боль, раскалывающую череп.
Но нет — ему больше не было больно.
Впрочем, это не принесло облегчения. Он попытался повернуть голову, но внезапно не ощутил собственного тела. Стало до безумия тревожно, а удары резко разбуженного сердца загрохотали по вискам. Последним, что он помнил перед тем, как упасть и потерять сознание, была лишь боль, горячая, мерзкая, жуткая боль в голове… Но сейчас ему больше не было больно, и это навевало тревожные предчувствия. Не хотелось бы всю оставшуюся жизнь пролежать в постели парализованным, став обузой для близких, упиваясь отчаянием и разочарованием в самом себе…
Всё-таки он смог немного сосредоточиться и открыть глаза: хотелось посмотреть, что творится вокруг.
На красное от крови поле падал снег.
Так рано…
Улыбнуться он тоже не смог — губы будто одеревенели.
Снег падал медленно, и снежинки, как крошечные звёзды, как слёзы этого мрачного неба, резко выделялись на фоне общей темноты. Через мгновение Хельмут почувствовал, что одна из них упала на его лицо. Затем ещё одна и ещё… Снежинки медленно парили в холодном хрустальном воздухе, неумолимо приближаясь к земле и растворяясь в лужах алой крови.
Вокруг было звеняще тихо, тишина начинала давить на подсознание и будто бы расщеплять душу, резать её без ножа.
Лишь слабое гудение в голове нарушало эту жуткую тишину и не позволяло ему сойти с ума.
Хельмут блаженно прикрыл глаза, когда на его веко легла очередная снежинка. Слабый свет тут же перестал слепить, а лёгкое прикосновение снежинки заставило забыть об усталости и потерянности. Прикосновение — как самый нежный на свете поцелуй…
Поцелуй… Это сравнение пробудило вполне закономерную мысль: что стало с Генрихом?
В их армии было несколько тысяч человек, большинство из них приняли участие в битве, отстаивая лагерь, но в тот миг, когда тонкая грань между жизнью и смертью хрустела и трещала, как стекло или хрусталь, в тот миг, когда на алую землю падал блестящий белый снег с серого неба, в тот миг, когда Хельмут не чувствовал собственного тела и мог едва-едва управлять мышцами лица, — в тот миг он думал об одном лишь человеке, который был для него дороже всего на свете. А остальных словно не существовало в этом мире, словно им никогда не угрожала никакая опасность.