– Ну ладно, Ерш, у него с самого начала был пакостливый характер. Я даже не удивлюсь, если окажется, что он специально подкатился мастеру Вирсу под ноги. Но ты! Как ты мог? Ведь декан теперь меня не простит точно. Я и так постоянно забываюсь с ним, и разговариваю не как с преподавателем. Так еще и ты влез в его тайну. Неужели не понимаешь, что он решит, будто я вас специально на него натравила? Ведь всегда, испокон веков, фамилиары строго подчинялись ведьме. Так что никто и никогда не поверит, что вы по собственному желанию и по собственной инициативе устроили это издевательство над деканом. – Я безнадежно махнула рукой и подытожила: – Конец моей практике. А с учетом того, какое обвинение висит над моей головой, то каторга для меня – предел мечтаний.
Как иллюстрация моих горестей и бед, из глаз выкатилась одинокая слезинка и шлепнулась прямо на макушку незаметно подобравшегося ко мне Ершика. Коша перелетел ко мне на плечо и, что-то утешающе курлыча, начал тереться об меня мордочкой, старательно пряча шипы. И я сломалась.
Нередко именно сочувствие и участие оказываются тем самым последним перышком, которое ломает спину дракону. Я опустилась на пол, подгребла к себе поближе несопротивляющегося скелета и разревелась в голос, оплакивая свою несчастливую судьбу. Тут было все: и сожаление о том, что пошла на ту самую проклятую вечернику, и то, что поддалась на уговоры и решилась попробовать сливянку, и то, что я натворила, проходя практику в течении нескольких дней на факультет некромантии. Вишенкой на тортике была горечь и боль от того, что Вериан, как оказалось, не испытывал и сотой доли тех чувств, которые к нему испытывала я. Я любила. Но идиоткой не была. И самой себе врать не собиралась: мечты о том, что стану супругой эльфа пора похоронить. Они умерли в страшных муках там, в кабинете ректора, когда не Вериан, а декан Вирс пытался меня защитить. А я…
Не знаю, сколько я так проплакала. Мое уединение нарушали только мои фамилиары. То ли мастер Вирс не услышал мои рыдания, то ли не счел нужным меня утешать, но он больше на пороге кухни не появлялся.
Выплакав последние слезы и ощутив в душе звенящую пустоту, я поднялась на дрожащие ноги:
– Пойдем, Коша. Надо хоть тебя накормить.
Тарелок не было. Своим падением я благополучно расколотила все три. Даже сухая рябина свалилась с полки на пол. Я подобрала замученную веточку, повертела в руках и осторожно положила на стол. У меня нет права тут хозяйничать. Хотя об этом нужно было раньше думать.
Суп уже остыл. Есть не хотелось. Однако пришлось проглотить несколько ложек, иначе ирга не соглашался есть. Забавно было наблюдать, как маленький дракончик слизывает с ложки сырный суп. Я даже улыбнулась сквозь слезы. Как-то я раньше не задумывалась о том, что вообще ирги едят. Помнила только то, что мясо ему давать нельзя.