Вот только для него это все было обыденным, и не воспринималось как нечто особенное. А потом случилась та интрижка с Кирой. Сам не понимал, зачем это сделал, но прошлого не вернешь. И, наверное, если бы не этот случай, то он бы никогда не понял, насколько Полина ему дорога.
Сейчас все изменилось, стало по-другому. В квартире, где они жили вместе, вдруг совсем резко исчезло все, что напоминало о присутствии Полины. Вещи, все эти многочисленные баночки, склянки, шампуни, гели все это пропало в один миг. Но самым страшным для него было однажды войти домой и не почувствовать ее запах. Совсем. Даже в шкафу, где раньше были ее вещи, теперь слабо пахло лишь его туалетной водой.
Фотографии и видеозаписи — все, что ему осталось. Он сам разрушил свою жизнь, оступился и теперь расплачивается за оплошность. Вот только цена этой ошибки оказалась слишком велика.
Играла медленная музыка. Она танцевала. С ним. Доверчиво вложив ладонь в его руку, а другой держалась за плечо, в ответ, позволяя его ладони покоиться на своей пояснице, иногда аккуратно поглаживая. Улыбалась когда он, склонив голову, что-то шептал ей на ухо, и по-прежнему делала вид, будто Паши не существует. Или же они вовсе не знакомы.
А он бы и рад разозлиться, но не мог. Право не имел.
Заслужил ведь.
Прав был отец, когда сказал — недостоин он ее. Ни тогда, ни тем более — сейчас, когда предал ее. Да и чего уж там греха таить — себя тоже.
И почему именно сейчас, глядя на Полину в руках другого мужчины он вдруг с особой ясностью осознал: а ведь он сам практически толкнул любимую девушку к другому?
«Мне все равно, можешь хоть замуж за него выйти» — кажется, так он ответил ей, в тот вечер.
Спрашивается зачем? Ведь признайся он тогда, что ему не все равно, что любит и страдает без нее, и ревнует страшно, все было бы по-другому. И Поля ждала от него этого, видел по глазам, видел и хотел, безумно хотел признаться, только вот сказал, совершенно не то, о чем думал, наблюдая как во взгляде полном обиды рушиться весь его мир.
Той ночью он не сразу попал домой, но когда все же вернулся, то был не один. Он хотел забыть ее и забыться самому, и делал это как умел.
Ровно до сегодняшнего вечера ему это удавалось, с трудом, но он уже не думал о Керсановой в режиме нон-стоп. Паша даже сумел убедить себя в том, что и чувств-то больше не осталось, лишь воспоминания — с ними бороться не мог — яркие, живые, бередящие только-только зажившие раны.
И вот теперь она здесь, счастливая и довольная жизнью, а он практически уничтожен, раздавлен — морально и физически.