в ходе которой побеждали жертву, предназначенную для приношения. В этом и заключается истинный смысл слов ταυροβόλιον, κριοβόλιον, которые долгое время оставались загадочными
{97}. Они означали поражение быка или барана с помощью метательного снаряда, возможно арканом из узкого ремня. Само это действие под властью римской империи, безусловно, свелось к простой имитации, но для убиения быка по-прежнему продолжали пользоваться чтимым орудием, священной рогатиной
{98}.
Идеи, питавшие это жертвоприношение, были такими же варварскими, как и оно само. Это очень распространенное у диких народов представление о том, что, попив крови, омывшись ею или съев некоторые внутренности поверженного в бою врага или зверя, убитого на охоте, можно приобрести его качества. В основном именно кровь считалась средоточием жизненной энергии. Таким образом, было принято верить, что, орошая кого-либо кровью зарезанного быка, жрец сообщает его членам силу этого грозного животного.
Это наивное, чисто материалистическое представление вскоре было облагорожено. Фракийцы принесли во Фригию и распространили там веру в бессмертие человеческого существа, а персидские маги — в Каппадокию. Под их влиянием, главным образом под воздействием маздеизма, сделавшего мифического быка виновником творения и воскресения, древний варварский обычай обрел более духовный и возвышенный смысл. Человек больше не думал снискать крепость быка; и теперь считалось, что кровь, начало жизни, приносит не обновление физической энергии, а возрождение души — либо временное, либо даже вечное. Схождение в яму понималось как похороны, и это предание земле умершего ветхого человека сопровождалось монотонным погребальным пением. Когда же благодаря кровавому омовению он возрождался очищенным от своих грехов к новой жизни, на него взирали как на существо, равное богу, и собравшиеся благоговейно поклонялись ему издалека{99}.
Успех, который завоевал обычай отвратительного обливания в римской империи, можно объяснить лишь тем, что ему приписывалась неимоверная сила. Как гласят надписи, подвергшийся ему человек пребывает in aeternum renatus (возродившимся для вечности){100}.
Можно обрисовать и другие видоизменения фригийских церемоний, которые по своему духу, хотя и не по букве, мало-помалу преображались под воздействием более развитых нравственных представлений. Именно так обстоит дело со священными трапезами, которые совершали посвященные. Одна из редких богослужебных формул, оставленных нам античностью, принадлежит к этим фригийским агапам. В этом гимне поется: «Я ел из барабана, я пил из кимвала, я стал мистом Аттиса». Этот пир, который встречается в нескольких восточных религиях (стр. 72), иногда представляет собой лишь внешнее выражение того, что приверженцы одного божества образуют единую большую семью. Неофита, допущенного к священному столу, встречают как гостя общины, и он становится братом среди братьев. Религиозная связь тиаса или