– Так что там по этой воспитанницей рода? – Кристэн вернул разговор в прежнее русло.
– Как-то в служебных целях копаясь в архиве, я случайно наткнулся на расследование, которое грозило разразиться громким скандалом, но его замяли. Так вот там фигурировали девять имён детей. Действительно одарённых, но рождённых путем принудительного, если так можно выразиться, – скрещивания эфирриев. Вскоре семеро погибли, не пережив резерва эфира, а двое выжили. Одна из них как раз и есть та самая Отарина. А имя я запомнил, потому что в то время была у меня в любовницах её тёзка. Когда же нарисовалась твоя будущая невеста, я нашёл то дело, чтобы убедиться – она ли это.
– Но зачем? – Кристэн вскочил на ноги и вдруг резко посмотрел на друга: – А мать? Как ты думаешь, она…
– Не знает. Вряд ли, – покачал головой Айгвард. – А на вопрос «зачем», можно строить десятки предположений. Мне кажется верным одно – тебя хотят убрать с политической арены. А как это сделать, чтобы не вызвать подозрений и гнев короны? Вот тебе и пища для размышлений.
– Что ж, – оскалился Кристэн и усмехнулся: – значит, Вигдис надо обыграть.
– Эви, милая, надо поесть. Слышишь меня?
Торветта с тревогой всматривалась в пустой взгляд воспитанницы, устремлённый в окно. Каждый день борьба. За выживание. Торветта что только не делала, чтобы вернуть Эвелину к жизни, но увы – все её усилия и ухищрения, практически не давали результатов. Её девочка, та, которую она когда-то нянчила, растила, радуясь вместе с ней успехам и невзгодам, не хотела жить.
Понимая, что и в этот раз заставить поесть Эвелину невозможно, прибегла к единственному, пока ещё действующему методу. Кряхтя прошла к креслу, положив ладонь на сухонькую грудь, и тяжело в него опустилась.
– Фу-у-ух, что-то опять защемило. Вот переживаю, нервничаю из-за тебя и дышать прям становится тяжело.
В глазах воспитанницы вспыхнула тревога и Эвелина, моргнув, перевела растерянный взгляд на нянечку.
– Да-да, милая, – закивала Торветта: – есть отказываешься, а мне между прочим, лекарь, как помнишь, запретил нервничать.
Пожилая женщина, не останавливаясь, говорила о всякой ерунде, боясь, что Эвелина опять замкнётся. Но дело пошло на лад – девушка послушно потянулась ложке и медленно, словно столовый прибор весил с десяток килограммов, начала есть.
Пользуясь всё той же уловкой, после обеда Торветта вывела воспитанницу на улицу:
– Лекарь мне рекомендовал, настойчиво между прочим – дышать свежим воздухом. А что же я одна буду как неприкаянная бродить? Вот составишь старушке компанию.