— Может… — начал было он, но договорить ему не дали. В вестибюле громко хлопнула входная дверь и по каменному полу раздались торопливые, уверенные шаги.
— Матвей Ильич! Чёрт! Какая темень! — узнала я голос отца. — Где тут…
В следующий миг в вестибюле вспыхнул свет. Подслеповато щурясь, мы с Викой переглянулись. Отец заметил нас и ринулся ко мне. Полы расстёгнутого коричневого плаща так и развевались на ходу.
— Ты почему до сих пор здесь? Почему не идёшь домой?
— Да иду я, — возразила я. Но отец, оглядев нас с Викой, подозрительно на Шаламова. Не сводя с него взгляда, он процедил:
— Вижу, как идёшь, даже не поторопишься…
— Ох ты, Александр Маркович, а я-то думал, уж нет никого, свет везде погасил, — откуда-то появился полусонный Матвей Ильич, учитель автодела у мальчишек и по совместительству школьный сторож.
Отец нахмурился, снова смерил многозначительным взглядом Шаламова и повернулся ко мне. Кивнув в сторону дверей, мол, следуй за мной, пошагал прочь, ни с кем не прощаясь. По дороге домой он снова устроил допрос с пристрастием:
— Почему так задержалась? Почему домой не шла?
— У нас тренировка недавно закончилась, — устало пояснила я.
— Да? А где тогда все остальные?
— Остальные уже ушли, незадолго до твоего прихода. Я просто медленно переодевалась, потому что устала с непривычки, — терпеливо объясняла я.
— Зачем вообще эти тренировки нужны? Только от учёбы отвлекают! — никак не успокаивался отец. — И почему я должен бегать, искать тебя? Завтра же поговорю с Андреем Геннадьевичем…
Судя по тону, он ожидал, что я взмолюсь: «Не надо, пожалуйста, с ним разговаривать!». Наверное, так и не поверил, что мы действительно допоздна занимались. Даже как-то обидно.
— А этот… Шаламов что там забыл? Тоже, что ли, тренировался?
— Да я понятия не имею, — начала сердиться я. — Он не с нами.
Отец немного помолчал, затем добавил:
— Не хочу, чтобы ты с ним общалась. Я уже наслышан про его похождения…
— Я с ним и так не общаюсь! — пресекла его я, теряя терпение.
Отец поджал губы, и больше до самого дома не проронил ни слова. Я тоже не рвалась с ним беседовать, но всё же… интересно, что за похождения? Что такого он наделал? Надо было всё-таки дать отцу договорить. А ещё интересно, слышал ли Шаламов, что я назвала его прикольным? Если слышал, наверное, теперь ещё больше уверится в своей неотразимости. Хотя куда уж больше? Но сильнее всего меня интересовало другое: что он вообще делал в школе так поздно?
На следующий день мышцы противно ныли в наказание за долгое безделье. В школу шла на негнущихся ногах. Хорошо хоть до игры оставалось два дня — есть время оклематься. На крыльце снова толпились парни из 11 «В», прямо как прописались, только на этот раз не восседали по-птичьи на перилах и никто из них не курил. Шаламов что-то оживлённо рассказывал и даже показывал в лицах. Наверное, что-то смешное, судя по взрывам короткого хохота. Потом он оглянулся и увидел меня, и пока я шла через двор, не отводил глаз. А когда я оказалась почти вровень с ними, буквально в трёх шагах, он подался в мою сторону с таким лицом, будто хотел что-то сказать. Но в этот миг меня обогнала Шестакова, пронеслась мимо так, что чуть с ног не сбила.