— Ну, давай же! Я знаю, ты хочешь жить. Я знаю тебя лучше, чем ты сам, упрямый мальчишка! Возвращайся! — Рявкнули яростно.
Он желал, чтобы тот, кто вручил жизнь в его руки, к нему вернулся. И вселенная не могла не откликнуться на этот зов. Для него не существовало преград, не было расстояния. Не было вообще ничего невозможного.
Свет вспыхнул — и опал огоньками, впитываясь в чужое тело.
Руки сводило от напряжения, даже во рту чувствовался привкус крови. Этот мальчишка тяжело ему дался. И дорого. Впрочем, он отплатит. За каждую потраченную на него секунду.
Тело содрогнулось. Раз. Другой. Третий. Хорошо все же, что он прикован. Так гораздо удобнее. Судороги выворачивали его эксперимент раз за разом, заставляя содрогаться всем телом, пока он не распахнул в муке глаза.
Пока ещё мутные, блекло-бледные, но уже наливающиеся янтарным светом.
Из груди вырвался крик — истошный, отчаянный, жуткий. Такой, что вечный в обличье подростка застыл, прикрывая глаза и сжимая губы, словно борясь с самим собой.
Тихо выдохнул — и сделал шаг, касаясь ладонями плеч мальчишки и придерживая его. Ещё поранится. Только поэтому. Вовсе не потому, что на миг сердце сжалось от полузабытого чувства. Не жалости, нет. Но… уж он-то знал, что в казематах Совета жизнь порой куда страшнее смерти.
— Очнись, Каэртан! — Отрывистый резкий приказ.
Тягучие, долгие и сумасшедшие секунды он вслушивался в биение чужого сердце. Смотрел, как медленно дрожат веки, не в силах снова приподняться. Но больше он не смог бы ничего сделать. Только ждать. Хотя ожидание он ненавидел почти больше всего на свете. Либо тело отторгнет душу — либо примет и они станут единым целым.
Пальцы сжали тускло-медную прядь волос.
На серой коже почти не видно слез. Дрожащее тело постепенно успокоилось — и мутно-янтарные глаза уставились в упор. Как удар под дых.
…Ещё мгновение назад он умирал, прикованный к лабораторному столу. Растерзанный, беззащитный. Мечтающий уйти в ничто — и забыться. Забыть о том, кем он был и как низко пал. Забыть о собственных хвастливых словах и о бессмысленных клятвах в том, что никто не сможет его сломить. Жизнь учит всех. И порой больно бьет, если посмеешь загордиться.
В голове были туман и боль, изливающаяся наружу криком. Он едва ли замечал в этот момент, что вокруг уже все иначе. Он не чувствовал своего тела — и только жажда жить и безумное желание мести ещё заставляли цепляться зубами за воздух.
Знакомая сила коснулась разума, успокаивая его. Чьи-то пальцы впервые за долгое время коснулись его без намерения причинить боль.