Несмотря на смущение, хочу смеяться, поддавшись волне какого-то бесконтрольного, немного нервного счастья.
На часах пять утра, но сна ни в одном глазу. Меня трясёт, буквально подкидывая на подушках. Штормит от эмоций и собственных ощущений. Я все еще в шоке от того, что произошло этой ночью. Не верю сама себе.
— Заканчивай возиться, — раздается сонный голос Барханова. — Спи.
— Не могу, — поворачиваюсь на бок, к нему лицом и зависаю на точеном мужском профиле.
Демид лежит на животе, закрыв глаза, подсунув одну руку под подушку. На щеках едва заметная утренняя щетина. Такой красивый. Мужественный. Породистый.
Я рада, что это был именно он. Никого другого на его месте даже представить не могу. И не хочу. Он единственный, рядом с кем у меня внутри все сжимается и дрожит.
Рассматриваю его, борясь с соблазном прикоснуться. Демид чувствует это, хмурится и наконец ворчит:
— Ты будешь спать?
— Нет.
Тяжелый вздох и он открывает один глаз. Смотрит хмуро, сонно, будто решает, а не вытолкать ли меня из-под одеяла на пол.
Я все-таки не выдерживаю и прикасаюсь к его щеке. Током пробивает до самых колен, в животе будто разбивается склянка с горячим медом, а безумные мурашки несутся вниз по спине и вверх от колен, концентрируюсь между ног.
Я хочу его. Снова. Мне в диковинку откровенные прикосновения, поцелуи, ощущение наполненности и движение внутри меня. Я думать ни о чем не могу, кроме повторения.
— Демид, — шепчу, а голос срывается.
— Что? — так же шепотом передразнивает меня.
— А мы можем… это…
Черт. Я и не знала, что могу быть такой стеснительной. Настолько, что язык в задницу и слов не хватает.
Барханов чуть насмешливо наблюдает за моими потугами и не спешит облегчить мучения:
— Можем что?
— Ну ты знаешь, — снова сиплю, чувствуя, как щеки заливает румянцем.
— Понятия не имею.
Вот ведь гад! Видит же, что смущаюсь, и все равно доводит.
— Демид!
— Лер, я не люблю обезьяньи ужимки. Учись говорить прямо.
Я могу прямо. Я всегда прямо. Только… только сегодня со словами беда.
— Я хочу продолжения.
— Продолжения чего? — специально прогибает.
Не понимаю зачем и бешусь. Я же все-таки не пряники ночью печь училась, а девственности лишилась! Неужели нельзя быть чуточку более деликатным и не таким бесчувственным?!
Его взгляд — сама невозмутимость, и я понимаю, что деликатности мне от него не дождаться.
Что ж… Хочешь прямо? Будет тебе прямо!
— Трахаться хочу! — выдаю громко и с вызовом.
Барханов аж давится от неожиданности.
Участливо стучу его по спине ладошкой и добавляю:
— Как ночью. Чтобы ты сначала целовал и трогал, а потом… — эээ, как оно там правильно. Кручу пальцем пытаясь подобрать слово. — А потом насадил.