— То, в чём я могу себя увидеть, увидеть то, как я выгляжу. Пожалуйста. Я хочу увидеть себя. Я хочу себя увидеть!
Он смотрит на меня, словно дырку просверлить хочет. Потом медленно кивает и выходит, полог неохотно, с едва слышным хлопком выпускает его. Возвращается быстро, и в руках держит нарисованный красками портрет девушки на белом фоне. На мгновение хочется расхохотаться — может, у них есть галерея смертников? Можно неплохо заработать и развлечь народ, организовывая выставки и рассказывая историю магрских преступлений.
— Это вы, Агнесса. Смотрите.
И я смотрю.
Сначала недоверчиво, скептически, потом — жадно, вглядываясь в каждую деталь, каждую мелочь — впрочем, на мелочи художник оказался скуп. И всё же портрет вполне узнаваем. И девушка, изображённая на нём, очень на меня похожа.
И всё-таки это не я.
У неё красивое, пожалуй, лицо, чуть более раскосые большие глаза — тёмные, как у всех здесь, а мои были серо-голубыми. Белая кожа, серьезное, с вызовом, выражение на скуластом лице. Волосы — чёрные с бирюзой. Цвета длинных прядей переплетаются так естественно, даже в тёмных аккуратных бровях, густых ресницах мелькают бирюзовые нити. В целом она красивее, сильнее, в ней больше жизни, больше страсти, по сравнению с ней я — никакая, стёртая тень.
…Неужели они не видят, что это не я?
— Лирт Лигран, — я придвигаюсь ближе, сжимаю его предплечья, сильные мускулистые руки, и лицо мужчины словно каменеет. — Это ошибка. Эта женщина — не я! Меня зовут Камилла, я родилась в другом мире, я не знаю, как оказалась здесь, я не убивала ту служительницу храма, которую нашли в колодце, и ничего не крала! Мне не нужен ваш фелинос, я даже не представляю, что это такое, вы же маги, отправьте меня домой, я не она!
— Какая жалость, — проговорил лирт, теперь уже его руки перехватили мои, стальная хватка, не вырваться. — Какая жалость, что смерть заберёт такое прекрасное, молодое и нежное тело, — он толчком притянул меня к себе, поставил перед собой. — Прекрасная юная лирта, которая могла бы прожить долгую, удивительную жизнь, полную простых радостей, служению родным и близким, полную любви. Но вы выбрали другой путь, Агнесса. Какая жалость!
Голос королевского следователя меняется, становится почти ласковым, и от этого у меня волосы встают дыбом.
— Не дёргайся.
Его руки почти требовательно, жадно зарываются мне в волосы, гладят шею, спину, грудь через длинную бесформенную хламиду, спускаются на бёдра, ягодицы, губы скользят по щекам, носу, шее. Я стою, не в силах шевельнутся, хотя магического принуждения почти не ощущаю, точнее — принуждения нет в теле, а вот насчёт всего остального я настолько уверенной быть не могу.