— На обиженных воду возят! — Озвучил старую и всем известную истину Петров. — Не мальчишки, чай. Только вот сложившихся между нами теплых отношений мне было бы несомненно жаль…
— Петр Петрович? — Виноградов протянул командиру свою раскрытую ладонь. — Умеете вы так… исподволь… Мир?
— Конечно мир! — Тепло улыбнулся оснаб, пожимая руку профессору. — Если Хоттабыча вовсе и не обязательно держать под вашим наблюдением, тогда я его забираю?
— Да, мое наблюдение Гассану Хоттабовичу не требуется, — ответил Владимир Никитич. — Все, что в моих силах, я для него уже сделал.
— Хоттабыч, — окликнул меня командир, — ты пока тут готовься: мойся, бройся, одним словом. А я за одеждой смотаюсь. От твоей курсантской гимнастерки только обгоревшие дыры и да клочки остались.
— Так дотянулся-таки до меня тот комиссар? — спросил я. — А то я в запале и не почувствовал ничего.
— Если бы он, как ты говоришь, дотянулся бы — от тебя тоже бы одни обгоревшие дыры, да клочки… Да и тех бы, наверное, не осталось — горстка пепла и все дела! Абы кому комиссарские звания направо и налево не раздают!
— Вот, знаешь, что, Петр Петрович? — произнес я в сомнении.
— Что? — оснаб подошел поближе к моей кровати, чтобы я горло особо не напрягал. А то, после долгой беседы, голос мой слегка подсел.
— Смотрю я на ваш мир и одного не понимаю, почему некоторые руководящие посты лишь сильные занимают?
— И чего здесь непонятного? — удивился оснаб. — Это же Сила!
— А того — что должны бы не сильные руководить, а умные… Вот и в нашем мире, зачастую, так же было… — печально закончил я. — А еще чаще — прослоечка, что без мыла везде влезет и которая обычно между умными и красивыми… вернее сильными…
— Ну, так-то ты тоже прав, старина, — согласился со мной оснаб. — И у нас этих, которые без мыла, хватает! Но и Сила тоже нужна! Кто будет слушать умного, но слабого? Вот такая дилемма на самом деле: необходим равновесный баланс между умом и силой. Только, где ж его взять? Наши миры на самом деле очень схожи, Хоттабыч. И даже больше, чем ты это можешь предположить.
— Так я убил его? — Мой голос совсем осип. — Ну, того комиссара? А остальные? Выжили? Надюшка, Зоя, Шапкин… — Я замолчал: ведь если они погибли, пережить смерть знакомых тебе людей… Да что там говорить, кое-кто из них, за эти неполные два дня стал мне очень близок!
— А ты совсем ничего не помнишь? — поинтересовался Петров.
Профессор Виноградов тоже с интересом прислушивался. Ему, похоже, мои воспоминания интересны сугубо с практической точки зрения, с медицинской, то есть.