По совету Петра Николаевича Даниил вышел на прогулку. Впервые за долгое время. Не совсем добровольно: Петр Николаевич выпнул его за дверь, забрав перед этим ключи, и сказал до полуночи не возвращаться. Суровая, но отеческая забота. Даниил был благодарен.
Во многих городках средней полосы столбы вечной памяти природы – деревья, собирающиеся стаями в леса и парки, – сожительствовали со столбами нового времени – фабричными трубами. Первые закрывали зеленой грудью вторых, как несчастная мать – сына-воришку. Трубы, привыкшие к защите леса, не стеснялись дымить, загрязняя воздух и легкие.
Жил Даниил Николаевич, как оказалось, недалеко от леса – хотя в маленьких городах все недалеко друг от друга, до любого места можно дойти пешком.
Лес оказался хвойным. В большей мере хвойным. Даниил, любивший по юности красоты природы, живший с родителями летом в глуши, не видал ни одного русского леса, в котором не встретились бы хоть один дуб или береза.
У прохожей женщины в желтом берете Даниил выспросил, где пряталась от него тропинка «Олеся» – про нее рассказал Петр Николаевич. По его словам, если искать людей не диких, а цивилизованных, но бегущих в дикие края от цивилизации, то искать надо именно на «Олесе».
Тропа оказалась асфальтированной, с прелестными серыми фонариками и грязными, но очень удобными лавочками. Даниил не смог сразу решить, возмущает его это или подкупает удобством. Он решил подумать на досуге. «Олесю» окружали сосны, высокие, с кудрявыми макушками. На западе виднелись трубы фабрики. Вернее, дым от них. Со стороны казалось: сосны курят.
Лавочки пустовали. Прохожих было немного. Даниила одолевало странное предвкушение чего-то важного, близость духовного просветления и единения с Первозданным. Он был уверен, что вот-вот излечатся все его раны, пиявки несчастья, присосавшиеся к нему, ослабят мелкозубые пасти и опадут, насадившись маленькими извивающими тельцами на хвойные иглы.
«Сейчас, сейчас все будет хорошо, – повторял про себя Даниил. – Как же хорошо. Сейчас все будет хорошо».
Он бессильно опустился на скамейку, как тяжело больной, неуверенный, что выдержит посадку и сможет вновь подняться на ноги. Холодный ветерок отрезвлял, развеивал дурные мысли. Шум копошившихся дождевых червей, бухающего где-то (далеко-далеко) грома, глухого шушуканья веток, перешептывания стволов, игл, смолы, травы – все внушало уверенность в покое, безопасности. Даниил, размякнув, откинув голову, закрыв глаза, был готов заснуть прямо здесь, на влажной от дождевых капель скамье, посреди леса, под защитой сосен, втайне любивших табак.