Ядовитая обида и колючая ревность кусают меня за плечи, и я с головой прячусь под одеяло.
— Пошли прочь, — пристыженно бурчу в матрас.
— Я не хотел тебя обидеть, — тихо отзывается Агатес.
— А я и не обиделась, — медленно выдыхаю я, пытаясь справиться с гневом.
— Рыжая, твоя служба мне и Карну не подразумевает влюбленности, — осторожно и мягко поясняет колдун.
— Она, что, втрескалась в нас? — охает Карн.
— Еще нет, но, похоже, есть все предпосылки, — Агатес встряхивает куртку.
— Это так мило, — мурлыкает надо мной рогатый мудак.
— Так, — цыкает Агатес. — Сворачиваем лавочку с игрищами в горизонтальной плоскости. Я хотел лишь повеселиться, Рыжая, а не…
— Невероятно, — уязвленно шепчу я.
— Чувства к нам отравят всю твою жизнь до самой старости, — спокойно и меланхолично говорит Агатес, — Ответить взаимностью мы не сможем.
— Почему? — выглядываю из-под одеяла.
— Потому что я не хочу потом веками рыдать на твоей могиле, Рыжая. Я это уже проходил, — холодно отвечает Агатес. — Как и Карнон.
— Вот же сука, — шипит Карн, подскакивает с кровати и кидается к своей одежде. — Какой же ты мудак.
Парень торопливо облачается и без прощаний покидает комнату.
— Карн ушел в спячку после того, как его возлюбленная угасла от старости в его лесу, — Агатес склоняет голову на бок и невозмутимо смотрит на мое лицо. — Очень красивая сказка о любви Лесного Божества к юной пастушке, которая долго плутала по полям и растеряла все стадо. В страхе перед жестокими господами бежала и оказалась в Зачарованном Лесу.
— А у тебя какая сказка, колдун? — сажусь и кутаюсь в одеяло.
— Сказка о старике и его жене, с которой он прожил долгие и счастливые годы. О старике, желающего вернуть супругу к жизни и совершившего ужасную ошибку, которая лишила его возможности умереть и воссоединиться с любимой, — Агатес печально улыбается.
— Я хочу увидеть тебя, — я нервно смахиваю локон со лба. — Скинь личину молодого и дерзкого, колдун.
— Ты сама попросила, Рыжая, — цокает Агатес, и его лицо расползается глубокими морщинами.
Волосы колдуна седеют и редеют, кожа покрывается уродливыми старческими пятнами, радужки расплывается в блеклые лужицы, а сам он усыхает и горбится. Полысевший старик горько усмехается и разводит трясущиеся руки в стороны. Теперь Агатес в модной куртке-косоворотке и джинсах выглядит нелепо и жалко.
— Не буду лгать, — мои губы кривятся, — но тебе лет сто.
— Всего-то шестьдесят. Жизнь была тогда тяжелая, — кряхтит старик у окна.
— Но курточка молодит и скидывает десяток годков, — я ободряюще улыбаюсь. — Да и в душе нам всегда восемнадцать, да?