Первое его особенно бесит. Быстро выводит из себя. Шмидт кривится в оскале и размашисто бьёт по изголовью кровати. Резко меня отпускает, выпрямляется и отходит на несколько шагов.
— Я — единственный, кого ты не должна бояться.
Долго всматривается в моё побледневшее лицо и, сжав зубы, продолжает.
— Твоя сестра. Мать. Думаешь, любили? Считаешь, их можно оправдать?
— Что ты знаешь о моей матери?
Спрашиваю с опаской. На горьком опыте понимаю — у правды уродливая маска. И крайне относительная.
Жить без неё проще. И страшнее — изнанка близких за секунды обнажается.
— Почти ничего. Но она точно имеет какое-то отношение ко всем этим фикциям. Зачем выдавать тебя за Амелию? Какую цель она преследует? — разминает шею и хмуро роняет. — Я разберусь. Дай мне немного времени.
Меня так и подмывает ответить желчной колкостью, но я благоразумно молчу. По телу проносится волна внезапного спокойствия, и это жутко сбивает с толку.
Шмидт умудряется задеть что-то безумно глубокое. То, что струится по венам. Хорошо спрятано под кожей. Скрыто в чертогах разума. И это идёт вразрез с шатким миром, который существует лишь в моей голове.
Я давно плетусь по руинам и не замечаю. Бегу за прошлым, успешно теряя реальность.
И с блеском проваливаю все тесты на доверие.
Наконец решаю открыться.
— Моя мама давала мне таблетки.
Голос дрожит. Руки немеют. Ноги скованы льдом.
Я судорожно выдыхаю и резко выпаливаю.
— Я думала, что таблетки помогают восстановить мою память, но…судя по побочным эффектам, всё совсем наоборот.
— Что? — грозно щурится, отчего я вжимаюсь в матрас. — Она пичкала тебя какими-то таблетками?
— Да, но это неважно, — негромко бормочу. — Ведь я восстанавливаюсь. Постепенно, но всё же.
Холодно рубит. За сухим голосом чудится дикая буря, опасная и тёмная.
— Слишком медленно.
— Что? — сипло переспрашиваю.
— Я не хочу больше ждать. Не хочу и не могу.
Зло выдаёт.
— Ты превратила мою жизнь в кошмар, Царапка.
Подходит к кровати. Испытывает моё терпение. Наклоняется и хрипло протягивает.
— Очевидно, что, пока ты не вспомнишь, мне придется лицезреть твоё трясущееся тело, а страх в твоих глазах…просто невыносим.
Молча умоляю.
Не смотри. Не стой так близко.
Не смей подбираться ко мне и надеяться, что я впущу тебя в своё сердце. Оно насквозь проткнуто шипами.
И ничего светлого в моих чувствах к тебе не осталось. Ты сам всё убил.
Так пожинай плоды того, что успел натворить.
Тихо усмехаюсь, отбрасывая мысли прочь.
— Как ты узнал правду? Когда понял, что я — Моника?
В прошлый раз он ушёл от ответа. Сегодня, видимо, на игры уже не настроен.