Каждую ночь он спит рядом. Так близко, что я задыхаюсь от смятения. Задаюсь вопросом: «Что я творю?», — но ответ повисает в воздухе.
Я ничего не могу с собой поделать. Мне страшно признавать, что когда-то Рон заменял мне весь мир. Я помню это лишь обрывками. Разум закрыт, но сердце…оно продолжает биться в такт с его дыханием. В грубых словах подмечает заботу. Смотрит слепо, опираясь на утраченную память.
Проснувшись сегодня в пустой постели, я не выдержала. Вскочила на ноги, привела себя в порядок и отправилась на его поиски.
Больше нет смысла ждать. Он игнорирует мои вопросы, утаивает ответы и постоянно всё скрывает. Вместо конкретики хватает меня за талию и недвусмысленно намекает на то, что путь к правде лежит через его постель.
В чёрных глазах тлеет неусыпный голод. Сжатые в кулаки руки ясно говорят о том, что контроль — вещь недолговечная.
Однажды ему надоест терпеть. И я бы очень не хотела застать этот момент.
— Мне нужно увидеться с Джиной.
Требовательно заявляю, всем своим видом показывая, что не нуждаюсь в его разрешении. Скорее — ставлю в известность. Так. На всякий случай.
Меня тут же награждают колючим взглядом. Он неодобрительно цокает языком, глазами пробегается по верхней одежде и медленно встаёт со стола. Откладывает бумаги в сторону, тушит сигарету и хрипло цедит.
— Хорошо.
В голосе — ни капли согласия. Но меня это не останавливает.
Я тороплюсь. Спешу к двери, запрещая себе оценивать, как идеально на нём смотрится кожаная куртка, небрежно накинутая поверх голого тела.
У порога меня тормозит вкрадчивый вопрос.
— Разве я сказал, что ты можешь идти?
Нерешительно оборачиваюсь и вздрагиваю. Его руки ложатся на плечи.
— Куда собралась? — холодный тон.
Похоже, кто-то сегодня не в духе.
— На встречу с Джиной, — упрямо вырываюсь.
Бесполезно. Он лишь сильнее сжимает. Давит на скулы и вгрызается в рот. Хватает за щеки и вынуждает приоткрыть губы. Напарывается на сопротивление, но это его не беспокоит. Шмидт сменяет грубость на ласку и нежно проводит тыльной стороной ладони по волосам.
Дикая решимость быстро испаряется. Я ошарашенно замираю, чувствуя покалывания внизу живота. Тело снова откликается. Снова предает.
Он проникает языком и облизывает губы. Тихо шепчет. С горечью.
— Ты не можешь выйти из моего дома. Это опасно. Даже сейчас за нами следят.
Вот уж сомневаюсь. Слишком гладко выходит. Именно так, как нужно ему. И это наводит на подозрения.
— Раз им так не терпится от меня избавиться, почему не нападают?
Шумно выдыхает. Носом тянет воздух, держит меня за подбородок и твердо произносит.