— Ну что, прозрела? — рокочет низкий голос.
Момент истины. Я поднимаю голову и с бесстрастным видом смотрю на похитителя.
Пазлы мгновенно складываются. Кто, если не Алдо.
— Где моя мама? — выпускаю гнев наружу.
Он сказал, что я нужна живой. Значит, есть шанс выбраться.
— Она в порядке. Мне не нужна эта женщина, — плюется ядом. — Я просто хотел забрать тебя. Наконец-то ты там, где и должна быть.
Мужчина говорит очень странно. Он не называет маму по имени. Презренно бросает — эта женщина. Будто в прошлом она крайне ему насолила.
— Мы ведь с вами уже встречались, — начинаю издалека. — Зачем я вам?
Вместо ожидаемой насмешки Алдо хмурится. В тёмных глазах проскальзывает горечь. Я внутренне подбираюсь, готовая к нападению.
Но он не собирается атаковать. С каким-то глухим сожалением рассматривает красные отметины от веревки, после чего подходит к двери и несколько раз стучит.
Властно приказывает.
— Приведите её.
В комнату заводят мою маму. Двое бугаев держат её за локти и практически тащат за собой.
Я всхлипываю, чувствуя острый прилив адреналина, и рвусь вперед. Еще сильнее раню руки, но добиваюсь лишь тихого скрипения стула. Никто не реагирует.
Наступает настораживающая тишина. Я всматриваюсь в сухое женское лицо, не выражающее никаких эмоций, и ошарашенно замираю.
Всё, что сейчас происходит, просто немилосердно льёт литры кипятка на мою понурую голову. Мама даже не смотрит на меня — её глаза сконцентрированы на Алдо, который тоже резко напрягается.
И это идёт вразрез с бесстрастным тоном.
— Скажи ей.
Первая лавина облегчения спадает. Чисто визуально мама выглядит прекрасно. Уж наверняка лучше меня. Значит, её не били.
Наступает вторая фаза — осознание.
Я с тревогой спрашиваю, обращаясь к единственному человеку, в котором я хоть немного уверена.
— Мама, что происходит?
Она неохотно поворачивается ко мне. Стоит с гордо поднятой головой, словно её не держат здесь силой, и холодно бросает.
— Ты не должна была сюда приходить, Моника. Он бы ничего мне не сделал.
Меня тут же бросает в холодный пот. Не Амелия — Моника.
Разум трещит под давлением льда, скользившего в каждом слове. Я не ошиблась — таблетки, которыми она меня пичкала, были выбраны намеренно. Чтобы я не смогла вспомнить. Чтобы заменить нелюбимую дочь любимой.
Кончики пальцев немеют. Хлесткий вопрос сбивает с толку — в чем я провинилась? За что?
Мама замечает моё состояние и скупо улыбается. Насмешливо фыркает.
— Да, я знаю, какая из моих дочерей умерла в ту жуткую ночь. Разве я смогла бы вас перепутать? — иронично вздергивает бровь. — Я не буду извиняться за то, что сделала. Нельзя винить мать, которая скорбит по своему умершему ребенку.