Между строк сквозит горькое — мне не нужен отец. Особенно такой.
Алдо хмурится и откидывается на спинку кресла. Холодно твердит.
— Садись. Надо поговорить.
Ладно. Я покорно опускаюсь на стул, брезгливо бросаю на стол пистолет и кладу ладони на коленки. Спину держу прямо — чувствую, как цепкий взгляд каждую эмоцию анализирует. Нельзя выдавать страх. Картинками на стенах и сладкими речами он не убедит меня в том, что моя жизнь неприкосновенна.
— Ты сделала то, что я просил?
Ага. Просил. Как же. Небось еще думает, что милость оказал, и я должна радостно плясать, благодаря судьбу за такое родство.
С облегчением вздыхаю — какое счастье, что гнилое нутро по наследству не передаётся.
— Нет, но она мертва.
В его глазах резко появляется огонь неодобрения. Впрочем, он быстро маскирует истинные эмоции.
— Дело сделано — это главное, — кривит губы в сухой улыбке. — Почему уйти хочешь?
— Потому что я — пленница.
— Разве? — угрожающе отодвигает кресло и подходит к окну.
Осознанно встаёт ко мне спиной, прекрасно понимая, что до брошенного пистолета я в два счёта дотянусь.
Значит, он хорошо меня знает. Достаточно, чтобы быть уверенным, что я не выстрелю.
— Тебе трижды приносят любую еду на твой вкус. Всё, как ты любишь — никакого мяса, только зеленушка и овощная похлёбка. Тебе что угодно дадут, стоит лишь попросить. Ты живешь в просторных апартаментах, носишь дорогую одежду и ни в чём не нуждаешься.
Резко оборачивается ко мне и грозно шипит.
— Сотни тысяч людей благодарят бога за воду и хлеб, а ты еще чем-то недовольна. Как-то неблагодарно, не находишь, дочка?
Я рефлекторно вздрагиваю и нервно сцепляю ладони. Меня передергивает от небрежного обращения.
Дочка. Я не разрешала так себя называть.
— Зачем мне брендовые шмотки, если я не могу распоряжаться своей жизнью? Уж лучше ходить в поношенных одеждах, чем взаперти сидеть.
— Это не навсегда, — распахивает шторы и бесстрастно продолжает. — Когда ты забудешь о своих глупостях, мы подберем тебе хорошего мужа.
Быстро перебиваю, не в силах совладать с собой.
— У меня уже есть муж.
И другого я не хочу.
Пора признать — да, с ним сложно, больно и порой до чертиков невозможно, но Шмидт так глубоко врос под кожу, что никакой замазкой его чернила не сотрёшь.
— Это тоже ненадолго. Скоро овдовеешь.
— Что?! — отчаянно срываюсь на крик. — Ты с ума сошёл?
— Знаешь, как сильно он подорвал мой бизнес? Знаешь, сколько денег я из-за него потерял? Знаешь, что гадёныш натворил? — плюётся злостью. — Ни хрена ты не знаешь!
— Я знаю достаточно, — сжимаю руки в кулаки и мотаю головой. — Три года назад ты подставил его, вынудив пойти на крайние меры. Это подло.