Я поворачиваюсь на бок и с головой залезаю под одеяло.
— Пожалуйста, уйди, — слёзно прошу. — Мне нужно побыть в одиночестве.
— Ладно, — Фелис встаёт с места и подходит к двери. Напоследок шепчет. — Сегодня всё закончится. Завтра ты должна быть в форме.
Громко хлопает дверью, да с такой силой, что я невольно вжимаюсь в матрас. Закрываю глаза и тщетно пытаюсь уснуть, моля лишь об одном — чтобы Шмидт живым отсюда выбрался.
Я плохо знаю своего отца, но игры по правилам — не его конёк. Скорее всего, он просто загоняет Рона в ловушку. Мне бы проклинать их обоих, но я слишком раздавлена, чтобы трезво мыслить.
Я просто хочу, чтобы они выжили. И нашли менее кровавый путь.
Даже забавно — жертва боится за жизнь палачей. Обычно бывает наоборот.
Проходит час. Затем второй. Шум за дверью прекращается, и наступает мучительная тишина.
Неужели он уже здесь? Почему так тихо и холодно?
Несмотря на теплое одеяло, я чувствую пронизывающий ветер. Медленно приподнимаюсь на локтях и замечаю открытое окно.
Раздражённо шиплю.
— Какого чёрта?
Я точно помню — всё было закрыто. Или у меня крыша окончательно поехала?
Внимательно приглядываюсь — створки настежь распахнуты. Температура в комнате очень низкая, а я лежу в майке и шортах. Тут никакое одеяло не поможет.
Я осторожно подхожу к подоконнику и на секунду замираю, чувствуя острый аромат знакомого одеколона.
Холодный пот мгновенно прошибает — нет, не может быть. Я, наверное, всё еще сплю.
Резко встряхиваюсь и зажмуриваюсь. Пока не передумала, быстро закрываю окно и поворачиваюсь к нему спиной.
Ощущаю лёгкий мандраж. В кровь начинает поступать адреналин — тело реагирует быстрее, чем сонный разум.
Я бросаюсь к двери, совершенно не заботясь о своём внешнем виде. Мне плевать, что посторонние люди могут увидеть меня настолько раздетой. От жуткой тревоги сердце бешено колотится, и, кажется, я начинаю считать шаги.
Просто чтобы успокоиться. Выдохнуть и взять себя в руки.
Один. Два. Три.
Тянусь к дверной ручке, уже отчетливо слыша скрип половиц.
Четыре. Пять.
Звук приближается.
Шесть. Восемь. Десять.
Я сбиваюсь, чувствуя себя зверем, загнанным в клетку. Число «одиннадцать» повисает в воздухе.
Холодная ладонь ложится на поясницу и ошпаривает своим морозом.
Вторая рука затыкает мне рот. Мотив ясен — никто не должен узнать о том, что в комнате я не одна.
Крик тонет в аномальном стуке крови в висках. Хриплый голос царапает нервы.
— Опять бежишь, Царапка? — шею обжигает горячее дыхание. — Думаешь, что здесь я до тебя не доберусь?
Мотаю головой, не имея возможности ответить напрямую. Передергиваю плечами и опускаю руки.