На горизонте появляется главный игрок. Алдо идёт плавно, уверенный в своей безопасности. И не зря — бронежилетом и боевой экипировкой всё тело закрыл. Остаётся в голову, но с таким количеством преданных псов далеко мы не уедем.
— Отпусти мою дочь, Шмидт. Живым тебе всё равно не уйти, не забирай её вместе с собой, — говорит лениво, даже вяло.
Но я вижу признаки острой тревоги. Его сдают подрагивающие ладони, нервная походка и орлиный прищур. Он тщетно пытается понять суть моего замысла, но мыслит слишком узко. Полагаясь лишь на силу, сам подставляется. Я не просто так устроил фейерверк с поджогом его припасов. Это был сигнал, но Алдо слишком поздно поймет, кому он был послан.
— Прикажи людям сложить оружие, — кривлю губы. — Или сегодня же похоронишь вторую дочь.
Усиливаю хватку на шее Моники. Зло щурюсь, чувствуя, как по венам бежит утерянный контроль. С демонстрацией пора кончать, иначе потом я никогда не смогу заполучить прощение Царапки. Даже сейчас желание залепить ей отрезвляющую пощечину обжигает руки. Меня безумно злит, что она поверила в спектакль, умело сыгранный кукловодом. Я втайне надеялся и вместе с тем до хрипоты боялся, что она не купится на жалкую драму. Тогда было бы хуже.
Черт возьми. Еще немного, и меня сожрёт проклятое чувство вины. И в качестве финального аккорда — её бледное, фарфоровое лицо с осунувшимися щеками и болезненно красными глазами.
— Я не глуп, — холодно бросает Алдо и кивает головой.
Со спины людей подсылает. Думает, что сможет заговорить мне зубы, но я улавливаю даже тихий шорох его крыс.
— Еще шаг, и я выстрелю, — бездушно роняю, фокусируя зрение на виновнике этой войны.
Снимаю ружье с предохранителя. До скрипа сжимаю зубы и подвожу дуло к голове единственного человека, которому я бы никогда не смог навредить.
— Ладно. Подожди, не торопись, — поднимает руки вверх и временно отступает. — Что ты хочешь?
Круг сплоченных солдат размыкается, но ружьё по-прежнему наготове. Это плохо. Даже с учётом уничтоженных припасов они смогут выстоять и отстрелиться.
Надо сильнее давить, хотя мне совсем не хочется, чтобы Царапка услышала предстоящий диалог именно сейчас.
Холодно приказываю.
— Пусть твои псы уберут пушки. Тогда и поговорим.
— Нет.
Сука. Зачем провоцируешь, если прекрасно знаешь, что за неверное слово будет расплачиваться Моника. Причем своей кровью.
— Хватит тянуть, не то за неделю всю семью похоронишь, — наматываю на кулак густые волосы Царапки и оттягиваю её голову назад, обнажая горло. — У тебя только она осталась. Нерешительность повлечь за собой то, с чем ты не справишься.