– Это который учитель твоего папеньки? – сообразил наследный принц. – Сестрёнка, я тебе так скажу: по работе видно мастера! Смотрю я на Рыжего барона и…
– И? – холодно уточнили со спины.
– И восхищаюсь! – ухмыльнулся Рафаэль, отходя подальше от Эйросских ллеев и подбираясь поближе к ллейне Одетте. – Эдакий пример благородства и учтивых манер да на Островах! Невольно задумываешься: может, недаром спровадили?..
– А пэр Нильс тут причём? – покачивая ногой в новом светлом сапожке, переспросила Камилла. – Исходный материал тоже влияет на результат, знаешь ли.
– Дочь! – возмутился Рыжий барон.
– Пэр Нильс уехал в Очаг, – тихо вклинилась ллейна Одетта, гася ссору огненных ллеев в зародыше. – Сказал, что на заслуженный отдых. Не думаю, что мы имеем право требовать от него большего, чем он уже сделал.
Камилла вздохнула, оправляя рукав идеально сидящей накидки. Рассудительная Одетта была, конечно, права. Ллей Тадеуш щедро наградил пожилого учителя, без которого ни один из них не сидел бы сейчас здесь, радуясь жизни. Всего-то и требовалось – чтобы одному честному человеку оказалось не всё равно.
Такая малость и такая редкость.
Пэр Нильс и впрямь отъехал в Очаг на прошлой седмице. И мэму Софур прихватил – или, точнее, нянька следом увязалась.
В ночь перед отъездом мэма Софур долго просидела у Камиллы в спальне, хлюпая носом, размазывая скупые слёзы по лицу да прихлёбывая горячительную настойку из внушительной кружки. Камилла не препятствовала: саму охватила непривычная грусть. Мэма Софур, разумеется, не была юной ллейне образцом для подражания. Но других воспитателей рано осиротевшая Камилла не знала. А знала только то, что в самые чёрные дни рядом с ней оставалась толстая островитянка, не позволившая никому обидеть дочь Рыжего барона.
– Ты уже выросла, – вытирая мокрые глаза, приговаривала нянька, прижимая к себе воспитанницу. – Вскоре замуж выскочишь да уедешь али в королевский дворец, али ещё куда. Или в дедовом замке останешься, верховодить. А мне куда податься, злыдня? Разве что при замке, в обслуге… А долго ль я протяну, по лестницам здешним бегая? Ноги-то пухнут уже, одышка, опять же… А так – в своём доме хозяйствовать стану! Коли соскучусь, так и ты, рыжая, недалеко. А? Что говоришь?
– Медная, – вздохнула Камилла. – Цвет волос называется медный…
– Ну, ну, – грубовато похлопала её по плечу нянька. Рука отнялась до локтя. – Это тебе ллей Блаунт так сказал? Не бери в голову: это он любя. Рыжая и есть рыжая… Да не реви ты! Вернётся ещё. Сама знаешь – паладины Храма себе не принадлежат…