На улице моросил мелкий дождь. Такой мелкий, что его и дождем можно было назвать лишь с большой натяжкой. Скорее, так, густой туман. В Мольграде такие не редкость.
Уже вечерело. Повсюду разъезжали фонарщики, дребезжа велосипедами по разбитой мостовой. Поджигали керосиновые лампы в дорожных фонарях. Утопая в тумане, огоньки фонарей разливали вокруг дымки призрачного, потустороннего света.
Кряжистый мужчина в форме рабочего и кепке-восьмиклинке, весь перемазанный в саже, тащил на спине огромный мешок. Он специально выбирал самые пустынные улицы, на которых и в помине не было фонарей.
Изредка ему все же приходилось пересекать освещенные кварталы. И тогда он подолгу стоял в тени, высматривая, нет ли случайных прохожих.
И двигался только тогда, когда его никто не мог заметить.
Дождь понемногу усиливался. Превращаясь из низкого тумана в настоящую надоедливую морось.
Рабочий с мешком стал передвигаться быстрее. Когда позади послышался цокот каблуков, мужчина помчался вперед, словно его подгоняли черти.
Он остановился возле обветшалого здания, которое узкой полосой врезалось в два соседний дома. Вероятно, когда-то тут был проход между домами, но его застроили, чтобы сэкономить место. Но жить в этой узкой, как змея, постройке представлялось невозможным.
На двери висела табличка: «Даниил Шереметьев. Частный сыск».
Несмотря на спешку, рабочий постучал и, не дожидаясь ответа ввалился внутрь, с трудом просунул туда свою габаритную ношу.
В комнате было не развернуться. На входе в стену было вбито несколько крючков для одежды. Стояла пустая корзина для зонтов. Все пространство было заставлено книгами, колбами, какими-то странными механизмами. На одной стене висел велосипед без переднего колеса. В дальнем углу стоял широкий стол, занимавший половину пространства от стены к стене. Так, что втиснуться туда, чтобы сесть в обшарпанное кожаное кресло, было непростой задачей.
За столом сидел молодой мужчина в дешевом коричневом костюме, белой мятой рубашке, небрежно повязанном красном галстуке и круглых очках с тонкой оправой. Многодневная щетина скрывала широким шрам от глаза до скулы.
— Что ты приволок, Игнат? — спросил он, не отрываясь от каких-то бумаг.
— Подойди, — ответил рабочий, снимая восьмиклинку и вытирая обильный пот со лба.
— От тебя воняет перегаром за версту. Я не приближаюсь к тебе ни на шаг.
— Да подойди ты! Сил уже нет его тащить.
— Его? Ты что, больной? Притащил ко мне чей-то труп? — сыщик, как кошка, протиснулся между столом и стеной и в два длинных шага оказалась у мешка.