– Я ж говорил, все будет хорошо, – пытается бодриться Гордеев, но я вижу, как ему досталось.
Порывисто обнимаю его и только сейчас понимаю, что пока не услышала его голос, словно не дышала.
– Тише, тише, – одергивает меня Игорь. – Я все-таки боец года. Помоги-ка встать.
Он опирается на мое плечо и поднимается.
– Живой? – деловито вопрошает дядя Сема, подходя ближе.
– Живой. Только кусок зуба, уроды, откололи, – Гордеев досадливо сплевывает кровь и ощупывает языком отколотый зуб.
– Ну то ничего, – со знанием дела кивает сторож. – Красивее будешь.
– И то верно, – соглашается Игорь.
Дядя Сема открывает нам калитку, и мы благополучно выходим с кладбища, поблагодарив нашего спасителя. Сажаю Игоря на пассажирское сидение, сама сажусь за руль.
– Едем в больницу, – говорю я, рассматривая рассеченную бровь, из которой продолжает сочиться кровь, разбитую губу и растекающийся сине-фиолетовый синяк на скуле Гордеева.
– Едем домой.
– Игорь, так не пойдет, – пытаюсь спорить я.
– Лера, давай сделаем по-моему хотя бы в этот раз.
Смотрю в его глаза и, чертыхнувшись, разворачиваю машину в сторону дома Гордеева.
Четвертая
Он дрожал всем телом. Это было что-то невероятное, удивительное, прекрасное… Именно так он чувствовал свой адреналин, который бежал по венам вместе с разгоряченной кровью. Именно так. Как подарок небес, как лучшее, что могло с ним случиться. Как то, чего он уже и не ожидал.
Несколько лет ей удавалось скрываться. Несколько лет он платил всё возрастающую дань и всё никак не мог прервать этот замкнутый круг. Он каждый раз ждал в тени и каждый раз пропускал тот момент, когда деньги исчезали. Хуже шантажа может быть только то, что этот шантаж с ним делал. Охотник оказался жертвой, и, более того, он даже не знал, чьей.
С каждым письмом, с каждым его провалом, он все более разочаровывался в себе, все более боялся. Из-за этого начались проблемы на работе (в его профессии страх – это слабость, то что лишает хватки), из-за этого начались проблемы в семье, ведь теперь все, о чем о думал – это лишь бы правда не вырвалась наружу. Хотя, конечно, он понимал, если та, кто тянет с него деньги, до сих пор не заявила о нем, значит, и не заявит. Значит, его деньги для нее важнее справедливости.
Да, он понимал, что, с точки зрения социума, он поступал с этими девушками несправедливо. Но что делать, если у социума искаженная правда? Что делать, если его справедливость гораздо правильнее? В том, что его правда чуточку правдивее, чем правда общепринятая, он не сомневался.
До ее дома оставалось совсем немного. Всего пара кварталов, которые можно преодолеть быстрее, пройдя насквозь через дворы. Но во дворах так мало людей, легко попасться на глаза какому-нибудь старожилу и врезаться в память яркой внешностью или дорогой одеждой. Люди с его достатком редко забредают в подобные районы. Именно поэтому и машину сегодня он решил не брать.