В том крыле, куда меня повёл сопровождающий офицер, я никогда не был и удивился, когда мы вошли в довольно большой зал со множеством кресел с откидными сиденьями, разделёнными параллельным экрану проходом на два сектора, как в кинотеатре. В общем-то это и был, то ли кинозал, то ли какой другой актовый зал. Свет горел, но на экране, висящем над невысокой сценой, шли кадры кинохроники. Без звука.
На одном из кресел в центре зала в проходе сидел человек в костюме. Он поднялся и шагнул на встречу. Мы с ним никогда не встречались, но фотографию его я помнил: крупное лицо, со слегка перекошенным влево лицом. Вероятно — последствие инсульта, потому что я помнил и его нормальные фотографии.
— Знаешь меня? — Спросил он, пожимая мне руку.
Я пожал плечами. В то время фотографии начальников ГРУ не гуляли по средствам массовой информации. И даже в Большой Советской Энциклопедии на слово «ГРУ» была фамилия какого-то бельгийского живописца Шарля.
— А должен?
— Не прилично отвечать вопросом на вопрос.
— Не знаю. Начальник КГБ, наверное. По тому случаю вызвали…
— Ты думаешь, что начальник Комитета Государственной Безопасности озабочен армейскими делами? Ты не знаком со структурой комитета?
— Ну… Как бы… Нет… На факультативе не давали. Про ГРУ немножко рассказывали. Начальник Ивашутин. С шестьдесят третьего года. Вероятно после разоблачения в том же году шпиона Пеньковского. Сменили руководство. Говорят, что из КГБ.
Ивашутин смотрел на меня не мигая. Лицо у него было очень недобрым.
— Голос Америки слушаешь?
— Иногда натыкаюсь. Когда музыку ищу в приёмнике. Нельзя?
Ивашутин вздохнул.
— Да не то чтобы нельзя…
Он потёр подбородок.
— Сложно не попасть под влияние…
— Тлетворное влияние запада? — Спросил я, вспомнив фразу из «Брильянтовой руки».
— Оно, проклятое. Сначала музыка, потом штаны всякие, хиппи, стиляги, эта… жвачка. Вон рубашка у тебя чья?
— Моя, — удивился я.
— Не… Чья страна?
— Самопал… Я сам шил… И ткань красил сам. Была зелёная, стала синяя.
Ивашутин протянул руку и с моего одобрения потрогал двойную оранжевую строчку.
— И нитки сам красил.
— Обалдеть, — сказал генерал. — Так это ты форму шил? Мне показывали.
— Я, — я опустил голову. — вы только не наказывайте ателье. — Это я их… Поставил перед фактом, когда принёс им сорок пять штук. Я виноват. Наказывайте.
— Вот же ж… И сколько они тебе заплатили?
— По три рубля. Ну и за ткань ещё… нитки…
— А сами продали за пятнадцать… Молодцы…
Рука генерала потянулась к трубке телефона, потом его суровый взгляд уставился на меня и он замер.
— Фу ты ну ты, — сказал он, кладя трубку. — Да и ладно, не будем омрачать хорошее дело.