«Так я и есть у себя дома», — подумал я. — «Я даже смогу вскрыть, наверное, некоторые сейфы и кабинетные двери. Бородки своего ключа я хоть сейчас нарисую. Вот бы они удивились».
— Ты что задумался? — Сахару сколько будешь?
— Пару кусочков.
— Ну так клади.
Я положил, размешал, отпил.
— Бублик бери. Так что ты знаешь про шпионов?
— Про предателей? — Спросил я.
Ивашутин быстро-быстро закачал головой из стороны в сторону и поднял в удивлении брови.
— Давай про предателей, — махнул он рукой.
Я хлебнул чай, прожевал и проглотил бублик.
— Предатели были есть и будут. Продать и предать — одно и тоже. Они продают сведения, значит их надо лишить сведений и возможности передать сведения.
— Как у тебя всё просто… Как же их лишишь, когда мы не знаем, кто предатель. Кого лишать-то? Всех? А работать кто будет?
Ну… Хотя бы тех, кто знает агентов. Зачем их выпускать заграницу? Ну зачем выпускать за границу того, кого уже когда-то пытались вербовать и он работает секретарём парткома и знает всех сотрудников внешней разведки, потому что они все члены КПСС? Зачем его выпускать за кордон.
— Это ты о ком?
— Это я, как пример.
— Ни хрена себе пример, — аж подпрыгнул генерал. — Ты откуда это взял?
— Вы меня удивляете, товарищ генерал. Ваши сотрудники члены партии?
Ивашутин мотнул головой.
— Партийный учёт никто не отменял. Обезличено взносы платить… сложно. Может быть… но нет. Вряд ли… То есть парторга никак нельзя выпускать туда, — я показал большим пальцем за спину.
— И кто кого выпустил?
Я пожал плечами.
— Вы же готовите в Краснознамённом Институте кадры? А там у вас много проходит…
— Ты и про институт слышал? Снова Голос?
— А где ещё? — Пожал плечами я. — Как-то сказали: «Институт шпионов в Балашихе», а я вспомнил, как мама рассказывала про их секретаря парткома, которые потеряла карточки с данными и фотографиями… Вернее, случайно выкинула их на помойку… Вот я и подумал: «Кто-нибудь может выкинуть карточки наших разведчиков».
— Когда это было?
— Давно… Лет пять назад.
— Тебе лет-то сколько было?
— Э-э-э… Двенадцать, наверное… Не помню я.
— И ты думал о разведчиках?
— А кто о них не думал?
Сейчас я думал, не перегнул ли я палку? Не переиграл ли себя? Ивашутин в НКВД с 1940-го года и хитрецов перевидал всяких. Молодых в том числе. Таких, как я, он щёлкал, как орехи. В военные годы он раскусил бы меня уже через пять минут, щипчиками. Но сейчас, слава богу, школьников пытать запрещено.
Разговор скомкался. И допивал чай. Ивашутин сидел задумавшись и смотрел на экран. Потом генерал вышел из раздумий и спросил:
— А у тебя отец кем служил?