Бывший муж смотрел на меня и продолжал ухмыляться.
– Что мы подстроили? Что ты раздвинула ноги перед первым, кто тебя позвал жить? Что перевезла туда ребенка, что жила на иждивении чужого мужика? Ты вся в свою мамашу. Такая же никчемная баба. Сколько ещё у тебя будет мужиков? И ты, на самом деле, считаешь, что я позволю своей дочери за всем этим наблюдать? – Васька смерил меня тяжелым взглядом. – Моей дочери такая мать не нужна.
Я попыталась дотянуться до его лица, очень хотелось вцепиться ногтями в его физиономию, но Васька ловко мои руки оттолкнул, а затем перегнулся через меня, открыл дверь за моей спиной, и едва ли не выпихнул меня наружу.
– И больше не звони мне! – рыкнул он. – Все вопросы через моего адвоката. Увидимся с тобой в суде, и посмотрим, кто окажется правым! Ты шлюха, как и твоя мать! Дочка Ленки Махорки, – презрительно выдохнул он.
Я вылетела из его машины и от злости пнула дверь.
– Я не отдам тебе дочь! – выкрикнула я. – Я до последнего буду бороться! Не отдам её твоей корове! Как же я вас всех ненавижу! – завопила я в тишине улицы уже вслед машине бывшего мужа. Я вопила, и ревела от бессилия. – Ненавижу!
Ненавидеть было легко, а вот что-то сделать, что-то поменять, бороться, как обещала, было трудно. Практически невозможно. Меня целенаправленно выживали из жизни дочери, да и из этого города. И вроде бы всё было по закону, всё было четко прописано в рекомендациях органов опеки. Мне надлежало устроиться на работу, чтобы у меня были средства для содержания ребенка, предоставить достойное место для проживания, воспитания и обучения дочери. Вести правильный образ жизни. То бишь, не быть замеченной в компании различных подозрительных и маргинальных личностей, не участвовать в пьянках и дебошах. И, в конце, как вишенка на торте – пройти обследование у нарколога. Я читала бумагу и смеялась. Смеялась и плакала.
– Они что, издеваются?
Серега, муж сестры, сочувственно на меня смотрел. Он не был деятельным человеком, поэтому требования ко мне органов опеки поставили его в ещё больший тупик, чем меня. Поэтому всё, что он мог, так это сказать:
– Сходи к наркологу.
Я на зятя уставилась. А он снова кивнул и настойчиво повторил:
– Сходи, Юля. Пусть у тебя бумажка будет.
Я потрясла листом бумаги, что мне выдали час назад.
– Из этого списка следует, что я дебоширка и пьяница.
– И ведь у них есть все доказательства этого, – хмыкнула Дашка.
– Которые они слепили из того, что было! – возмутилась я. Вскочила, сделала глубокий вдох, пытаясь прийти в себя. Потерла лоб. – Я утром в суде была, суд будет через три недели. – Я криво усмехнулась. – Все очень торопятся.