И вот пришли они Павлика забирать в Германию. Мы с его матерью плачем, просим, чтоб не забирали. А немец мне… Я уже семь классов кончила, и уже немного понимаю, что они говорят по-немецки. Чтоб и я, говорит, дитя оставила с матерью, а сама в Германию, и тогда будет «гут». Как мы ни просили с мамой, как мы ни плакали, всё равно забрали Павлика и погнали на деревню. Потом вышла я… Был оттепельный, тёплый день, я это дитя укутала и вышла. Встречаю знакомого полицая и говорю ему:
– Федя, что это будут делать?
– А я ничего не знаю.
Я иду, всё равно иду. Павлика гонят, и я сзади иду. И ещё раз спрашиваю у полицая, а он ещё раз говорит, что ничего не знает. Свой парень, может, меня и провожал не раз. А потом говорит:
– Если хочешь, дак гони коров…
По третьему разу только мне сказал. Стали нас сгонять в одну хату, к Костику Тихону. Пришла я и говорю своему мужу и дядьке:
– Наверно, будут что-то с нами делать. Потому что мне Барановский сказал, чтоб гнали коров…
Это теперь уже люди живут роскошно, а тогда ж, известно, как было. Штаны латаные. Павлик говорит:
– В Германию повезут, так ты хоть беги штаны мне лучшие возьми.
Я и побежала, мы недалеко от Тихонов жили, наискосок.
– И табаку возьми, и еды возьми.
Мы согласились с его матерью, что дитя у неё побудет. Мать говорит:
– Если вы так останетесь, то и будете жить.
А он говорит:
– Я никуда не пойду, всё равно утеку.
Это мой хозяин.
И мы так бегали, бегали, то табаку, то того, и дитя моё осталось в разрыве. Я бежать, а немец как крикнет: «Альт!» – так я вернулась, и дитя это взяла на руки.
Его погнали уже, а меня оставляют с ребёнком. Посчитали людей, и меня посчитали. Стою я вот так около дверей, а он у меня – ребёнка из рук, немец, и отдал другой. Это была Яся Карповича тётка. А меня – за двери:
– В Германию, будет «гут».
Погнали мы тех коров. Снегу много было. А мы не идём по дороге, а сбоку. И так я уже устала, так устала. А Павлик говорит:
– Баба, хоть и не можешь, а шевелись. Сейчас дойдём до леса.
Дошли до моста, а тут эти танки… Или эти машины идут… И видим – подводы едут по переходам, а какие подводы – мы не знаем. Може, немцы, може, кто там, чёрт его знает. Тут дальше мужчины стали присматриваться, ещё двое с нами шло… Я ж и говорю, что тогда никакая хвороба не брала. Може, два километра человек босой по снегу шёл. А теперь чуть что – и уже… А потом увидели, что это свои на подводе. Пошли мы, поглядели, что нема нигде ничего – и кинулись в лес…
А потом я зашла на мамин двор. Я ж знаю, сколько душ надо чтоб было. Сколько человечьих огарков. А поглядели – нема. Батьку-то мы вроде видели, что его забрали с конём, а моя мама – я ж не знала где.