.) Дак я за руку его подтащила… Я лежала, пока принесли солому. Лежу и думаю: «Во, это ж поубивали, и убитые всё знают». Лежу и сама себе так думаю… В общем, убитый человек, а знает… Слышу – солома зашелестела. Лежу и подёргиваюсь – ничего не болит. Думаю, это ж ничего и не болит. Убитый человек, и всё знает. Потом они подожгли. Я лежала, пока мне руку не припекло. Одежда стала гореть на плечах. Руку как припекло, я подхватилась и выбежала во двор.
Открыла глаза, поглядела – горит всё кругом. Побегала, побегала, думаю, куда бежать, что делать. Немцы ж ещё тут – убьют. Я в истопку. Гляжу немец. Подошёл, набрал какого-то сена. А мне видно в щёлочку. Кинул под стреху. Стреха загорелась. Только я во двор выскочила – шухнула стреха, упала. Всё! Я побежала в лес.
Там я обгасилась вся: в снег легла – ещё снег был. Потом я поднялась, вижу: какой-то человек идёт ко мне.
Подошёл ко мне, спросил, что, как. Я рассказала.
– Ты, говорит, посиди, девочка, тут, а я приду вечером, тебя заберу.
Где ж я буду тут сидеть? Ночь уже обнимает. Не, думаю я, пойду. Я знаю своё сено там, на болоте – и в стог. Пошла. Пошла я, там поплакала. (Плачет.) Сижу и плачу. После из Осова – женщина. Подошла и говорит:
– Я думала, тут много людей.
Её ранило в ногу. Переночевали мы с ней в стогу. Есть же хочется, голодные. Я говорю:
– Пошли, у нас сало закопанное есть.
Раскопали сало, смотрим: немцы в том селе, в Красном Озере. Пошли мы в другой стог, в чужой. Рано проснулись. Та женщина говорит мне:
– Ты, говорит, спишь? Не спи, посмотри: впереди стога горят.
Встала я – правда, горят. Кругом по болоту горят…»
О таком же – Мария Семёновна Журавская. Жилин Брод Слуцкого района Минской области:
«…Я живу в этом конце, а мама живёт в том конце. И тогда я с ребёнком пошла к маме. Може, мы пряли там, може, что другое – я уже и забыла. Сидим и слышим – стреляют… А нам и не в голове, что там стреляют. А потом говорю я:
– Пойду я додому…
Я пошла додому. А мой хозяин дрова пилит на дворе. И говорим мы: чего это там так стреляют?.. А потом глядим: через поле идёт цепь немцев. Нам уже было некуда утекать… Може, мы и могли б утечь, но человек же думает: «Мы же не виноваты. Что ж они нас душить будут или бить». А моего ребёнка не было, у мамы был он. Как пошли они по деревне, так сразу зашли и к нам, хозяина, Павлика моего, вроде бы забрали… Не, не тогда забрали, вру я уже. Дитя принесли хлопцы мне, мои братья. В том конце брали молодых в Германию, так моя мама говорит:
– Несите вы Мане дитя, а то и её заберут.
Потому что я молодая ещё была, с 1922 года.