Сначала выговорила свою боль хозяйка, потом присоединялись одна за другой соседки. В конце говорили все вместе: скорбное и страшное женское голошение по мужчинам – отцам, мужьям, братьям.
Мария Александровна Пашкевич.
«…Я работала тут и до войны. У меня была квартира в деревне, сельсовет оплачивал, двадцать пять рублей. У меня трое детей: сын двадцать седьмого года (вот в этом году пойдёт на пенсию из армии), дочь двадцать восьмого и ещё дочь тридцать седьмого года. Я вдовою осталась в 1937 году. Муж мой… язва желудка у него была. Оперировали его в Рогачёве два раза – умер. Пришлось самой воспитывать детей. Переехала в Лютин.
И слышим уже – сёла немцы жгут: здесь Орлины, отсюда километров пять. И ещё, за рекою. А директор школы говорит:
– Я, вероятно, уеду к матери жить.
– Ну, говорю, мне ж некуда ехать.
И живу я одна в школе, во всей школе: коридор бо-о-льшой! И классы так… И чтоб сказать, что я боялась, так нет. Для меня никакого страху не было. Выйду когда-нибудь на деревню, говорят: там сожгли, там сожгли…
Это было, должна я вам сказать, в 1942 году, видать, в начале апреля. Дети спали. Я проснулась. Гляжу в окно – что-то всё на огородах. Вещи. Ну, какие тогда были вещи! Теперь, знаете, народ хорошо живёт, а тогда – какие там вещи! Сундуки – вот что. Да… Так я говорю детям:
– Дети, что-то неспокойно в деревне.
Знаете, не успела я так сказать, как слышу: по коридору шах-шах-шах! Идут! И как раз в мой это класс.
– Матка, цурюк!
А я даже, извините, неодетая. И дети были не одевшись.
– Матка, цурюк!
Ну, враг… Надо идти. И смотрю: бегают они уже по деревне, людей этих всех сгоняют. Согнали всех мужчин, согнали всех этих женщин. И вот, значит, так: поставили мужчин на одну сторону, а женщин – на другую.
Выходит один фашист, молодой. А я тоже – с женщинами. Ничего не взяла, только пальто – на ночную сорочку. И дети – только пальтишки, не надевали костюмов никаких, не успели. Дети говорят:
– Мамочка, уже конец жизни.
И вот выходит фашист между рядами, молодой, блондин, по-русски очень хорошо разговаривает. Говорит:
– За то, что, значит, вас очень часто навещают партизаны, – и… тут рюмку водки, – значит, мы должны сжечь вашу деревню.
Ну, все мужчины стоят и женщины стоят.
– Ну, вот, – говорит тот, – предлагаю такие вам условия: подгоните сюда короф, – так и говорит, – короф, овец, свиней, значит…
А школа была огорожена.
– Подгоните сюда, тогда мы мужчин выпустим. Понятно?
Ну, жить каждому дорого. Мужчины остались, а женщины – бегом, побежали на деревню, пригнали «короф, овец, свиней» – все сюда пригнали, на школьный двор. Поставили они часовых, а этих всех мужчин, семьдесят шесть человек, всякий возраст – и средний, и совсем старики, загнали… Это был седьмой класс, вот сюда. И – под замок.