Потому что я, хлопчики, в село ходила, думала: може, картошки возьму… А мои дети, двое детей, в куренях были. Дак я как вскочила в курень, дак дети – за меня…»
Федора Алексеевна Голик, 77 лет. Апанасковичи Ушачского района Витебской области.
«…У меня уже памяти нет. Я только гомон слышу, а памяти у меня, что говорят, – ничего не слышу.
Что ж я могу сказать? Я только скажу, что родная сестра была, своя кровь, и говорить про неё не могу… Как она лежала под углом и только куры клевали её кровь…
А у меня был сынок в армии. А другой был – ещё только… в школу не ходил, восемь годов было. И три девки было.
И я в хате. Сидела только и в окно глядела, как они, немцы, ехали. Думаю: выйду. Слышу: хлопнули. Это, говорю, её убили. Сын что был в отряде-за то.
А уже, как Красная армия шла, дак солдаты спрашивают:
– Мамаша, а рада ли ты, что мы идём?
– Как же не рада, коли и сынок мой где-то в армии.
А они говорят:
– Мамаша, витебских нет. А идём мы только москвичи и сибиряне. Ну, мамаша, если ты довольна, что мы идём, то пусть твои девчатки сядут с нами и пообедают.
А они ж, известно, как девчата, сомневаются. А я говорю:
– Дети, сядьте. Радуйтесь, что Красная армия пришла и нас от нечистых вызволила… И так пролили крови своей сколько. Надо жить…»
Мария Илларионовна Кононович, 73 года. Окуниново Слонимского района Гродненской области.
«…Вот так, знаете, рассказываю, и сердце такое тревожное, что не могу…
Ну, повыгоняли, посгоняли. У меня уже девки были взрослые, трое было. Одной восемнадцать, а другой шестнадцать… Взяла полуведёрничек и вышла, а они в три ряда шли, эти паразиты. Задами шли, по улице и там шли. Я уже вышла, как сердце чувствовало моё. Думаю, може, не пойдут. А потом вернули меня:
– Иди, ворочайся назад!
Я вернулась в хату, а они:
– Документы, документы!
А я уже детям говорю:
– Хоронитесь, хоть где-нибудь.
– Ой, мама, как тебя убьют, куда ж мы поденемся! От мамы – детей… Отнимают…
А муж говорит:
– Ничего так не страшно, как смерть, что уже идёт за тобою.
И уже всех повыгоняли, пошли. Все стонали, кричали, маленькие и старые, все…
А я уже в крови вся. Этак вот как-то по брови пуля пролетела, и вот тут пролетела, зубы повыбивала. И лежу. То ногами добивали, толкали ногами. Кто ещё не кончился…
Поубивали всех чисто, которые уже бежали. Крови было.
Чтоб не знать вам, сыночки, этого, чтоб уже больше не было…»
Анастасья Ивановна Скрипка, 73 года. Освея Верхнедвинского района Витебской области.
«…Потом нас окружили и выгнали на дорогу. Такая вот была дорога перекрёстная: так и так дорога, на эту дорогу выгнали. Какое-то начальство, с такими вот высокими шапками. Ну, вот. Что-то они поговорили между собой. Мы ж ихнего не знаем. А они только говорили: «Партизан капут». Это мы поняли уже, что партизанские, наверно, семьи побьют. Нас надо расстрелять – это мы поняли.