Потом они что-то поговорили, поднесли какую-то флягу с горючим, начали обливать этот сарай, вышли… А часовой стоял с другого конца.
А в это время Кузьма поднялся бежать. Ему хорошо, ему только в мякоть попало. И в это время я поднялся, мне бежать нельзя было.
Выскочили мы на улицу, часовой крикнул: «Стой!» – и выстрелил вверх и сам спрятался.
Ну, мы побежали в лес, я немного прошёл, повалился, потом опять встал, добрался до кустов, посидел, поел хлеба немного, потом опять поднялся, попробовал, дошёл до подоньев, где стога стояли, и там повалился на старое сено.
И когда уже вот теперешний её мужик (показывает на Ганну Грицевич) делал разведку, кто где остался, – вот он меня нашёл, партизан сделал мне перевязку, забрал в лес, в землянку.
Вопрос: – Так вы теперь напомнили? Тому, который гнал вас…
– Сказал: «Ну что, пришла очередь?» Ну, что он теперь? Глядит…»
Лесная деревушка в Борисовском районе Минской области. Рассказывает Юлия Фёдоровна Сушко, женщина одинокая, шестьдесят три года.
«…Вот они как ехали, – а я в том конце жила, – пять машин, дак часть выгрузилась и побежали по шаше, а часть к лесу побежала.
А я со своей девочкой хотела в кусты. Муж был в партизанах. Только пришёл из Финляндии, побыл год, а тут снова война началась, в партизаны взяли…
Хотели мы в жито, а этот немец бежит:
– К старосте, к старосте!
Ну, мы знаем, где староста живёт. Я девочку за руку, но не к старосте, а вот – где была колхозная стройка. Но он нас прогнал. Тут стоит поперёк улицы, а тут оцепили – по одну сторону с пулемётом и по другую.
Тогда я говорю:
– Бабочки, пойдёмте проситься.
Подошли мы и говорим:
– Паночки-любочки, неужели вы нас убьёте? Мы ж ни в чём не виноваты, что где в партизанах или что…
А они говорят:
– Вас живых будут в огне жечь. Но только мы ничем не поможем.
Или они полицаи, или они украинцы?
– Кланяйтесь, говорят, коменданту. Падайте в ноги.
Я спрашиваю:
– Какой комендант?
Он говорит:
– Среди народу в плаще стоит.
Мы к тому коменданту:
– Паночек-любочек! Може, нас будут бить?
А он как крикнул:
– Вам всем капут!
Приказал раскрыть двери в пуне.
Тут мама моя стояла рядом около пуни. Думаю: «Побегу скажу, что будут живых жечь». А они пуню раскрыли. Думаю: «Нас будут первых сжигать».
И тогда стали уже разбегаться, а они стали из пулемётов косить.
И вот я выбежала сюда, за кусты. А меня ранили. Тут во разрывною пулею всё вырвало.
Тогда я платком перевязала. И стоят вдвоём немцы. Я:
– Паночки, добейте меня, мне вельми трудно!.. (Плачет.)
А они:
– Идь, говорят, в кусты, идь в кусты!
И тогда я ещё в горячке иду, а тут девка соседняя мне на ноги упала. Я говорю: