– Выдирайте окна!
Они выдрали, столы, двери побросали на солому.
– Зажигайте!
Ага, зажгли.
– Вярчыце вярчэ![21]
Они поделали эти жгуты.
– Зажигайте и бросайте в яму!
Он думает, а може, там люди есть, чтоб это уже они там позадыхались. Осмаливается на тех жгутах солома, а дым к нам не заходит. Из ямы всё на избу выходит. И вот они зажгли этот костёр…
Мы сидим, сидим всю ночь, а тут они ракетами светят – видно там, у нас в яме, хоть иголки собирай, такая виднота. Что нам бедным делать? Боже мой милый!.. Они запалили – и мы слышим, что стреха упала. Но это не наша, это пожарная, а наш огонь взял и потух…»
А рядом, в пожарной, происходило то же самое… В той пожарной и ещё в двух домах в Рудне, и ещё в десятках, а потом в сотнях других деревень Беларуси… Страшно перемножать такие цифры, потому что за каждой из них – человек и его семья, его мать, его дети, братья, сёстры, потому что за каждой – неизмеримый человеческий ужас, боль. Их сотни тысяч – тех, кто уже никогда не расскажет, за которых рассказывают вот эти люди, очень и очень немногие. А у каждого из тысяч погибших было это, было так и ещё, возможно, страшнее, и уже не смогут живые взять на себя хотя бы частичку тех мучений…
Пожарная стояла недалеко от колхозной канцелярии, где спряталась под полом Тэкля Круглова, и вот что происходило в той пожарной. Живёт в новой, отстроенной Рудне женщина, которая и была там в те страшные часы и минуты.
Ганна Иосифовна Гошка, пятьдесят лет.
«…Нас поставили прямо в шеренгу на колхозном дворе. Мужчин отдельно. Тогда за этих мужчин – раз! – погнали от нас со всем, погнали в конюшню. А нас в пожарную набили, битком набили. Пальца не всунуть туда. Загнали нас, и поставили немца над нами. Тех уже мужчин гонют, берут по десятку и ведут в другой сарай. Из одного сарая в другой ведут… Немец сидит. И поставили на лавках пулемёт – прямо сюда, в двери… Дак мы сидим уже в этой самой… Там не сидеть, там не было как сесть, там позадушились все. А я на самых дверях. А со мной маленькая сестричка. Я её держала с собой, на руках. Так стиснули…
Правда, я всё видела, как тех мужчин водили. Тогда мужчины видят, что их расстреливают, и они прямо как выйдут – да в ход, утекать. Один у нас калека был, хромой, дак немец, это, то его лупит, лупит!.. Которых назад позагоняли, а которые по полю побежали, утекли.
Тогда женщины на этого немца:
– Пан, что это нас – будут стрелять?
Дак он сначала махнул. Какой-то немец был, чёрт его… А потом:
– Не, матка, не, не, не!..
Уже догадался, должно быть, что люди будут утекать или чёрт его знает…