— Не знаю, как там дела обстоят с твоей жизнью, а моя уже давно решена.
— Что это значит?
Я останавливаюсь, как вкопанный. Мои руки свинцом удерживают её на месте. Я заглядываю в её глаза, чтобы увидеть ответ. Её ресницы широко распахнуты. Мина сказала то, что не хотела и теперь жалела об этом.
Мина смотрит на меня молча, не двигаясь, в комнате отличное освещение, я пользуюсь всеми этими условиями, чтобы рассмотреть её лицо. Но, не смотря на отсутствие отвлекающих факторов, мне сложно различить, какая у неё кожа или цвет лица, бровей, губ. Я даже не могу понять, какой формы её нос. Слишком много косметики, она видоизменяет её черты. Единственное, что я четко вижу — это глаза. Теперь я понял, какого они цвета. Не просто голубые.
Светло-бирюзовые.
Может, это линзы? Разве глаза могут быть настолько яркими? Они как кристально чистая вода у берегов Атлантического океана.
Глаза Мины и пугают, и завораживают.
Я на минуту отключаюсь от реальности, будто передо мной не та, кто рушит мою жизнь; не та, которую я ненавижу больше всего; не Мина Жемчугова — богатая, расчетливая сука, готовая пойти на все, лишь бы остаться при деньгах своего папочки. А странная девушка в нелепом платье, с несмываемым слоем дорогой косметики и прилизанными волосами, но с невероятно красивыми глазами, в которых можно утонуть.
В какой-то момент Мина делает шаг назад, вырываясь из моих рук. Я качаю головой, смотрю в пол, чтобы вернуть самообладание, никогда раньше меня не покидавшее.
Эта девушка вызывает во мне целую гамму новых, никогда не испытанных мной чувств. Я ненавижу её, презираю; и в то же время она пугает меня своей необъяснимостью.
— Песня закончилась, — говорит она, тоже уставившись в пол. — Мы выполнили свой долг — станцевали вместе. Теперь нам можно не пересекаться.
Мина разворачивается быстрее, чем я нахожу, что ей ответить. Но она не успевает сделать и шага, замирает, глядя на сцену. Я повторяю за ней, видя, как на сцену выходят наши отцы. Они приветствуют присутствующих, говорят, как рады, что они посетили столь важное событие.
Я поворачиваюсь к маме, она скованно улыбается, закусывая губу. Я сразу чувствую неладное. И не только я. В чём подвох?
Спина Мины натянута, как тетива. Я вижу, как она заламывает пальцы. Что ж, наша богатая ледяная невеста тоже умеет волноваться.
— Мы хотим объявить вам радостную новость, — говорит мой отец.
Это не к добру. Кисти рук холодеют.
— Мы открыто объявляем, — подхватывает Максим Сергеевич, — что наши дети помолвлены!
Секунду никто не двигается, затем слышатся крики удивления, звон стекла и сразу за этим хор аплодисментов.