— Я не должна была приходить, так? — Мне хочется выяснить все сразу.
— Не знаю, что у вас произошло, но он слетел с катушек, — говорит он. — Может, ты расскажешь?
Я качаю головой.
— Все сложно.
Майки фыркает:
— Легко никогда не бывает.
— Где он?
Он напрягается. Я вижу, как Майки пытается что-нибудь придумать.
— Скажи мне, — требую я.
— Он в спальне.
Сердце делает такой кувырок, что я чувствую давление в горле.
— Не один…
— Один… не знаю. — Майки пытается уйти от разговора.
— Ладно, увидимся. — Мой голос спокоен. Я разворачиваюсь на каблуках и иду к Вэлу и остальным.
Вот что чувствовала Спенсер тогда? Тогда, когда была на моем месте. Когда ее парень был в постели с другой… вот что она чувствовала.
Задержав дыхание, прикрываю глаза. Я сама виновата. Я это заслужила. Но от этого не легче. Черт возьми, как это больно.
Никто не замечает того, что мое сердце буквально разорвалось в груди. Я вижу Вэла, который наконец-то расслабился и развалился на диване. Вижу знакомые лица, которые улыбаются мне и что-то спрашивают. Вижу Хейли с бутылкой виски в руках, она тянет ко мне руки, и я позволяю своему телу плюхнуться на диван рядом с ней.
Секунды превращаются в минуты, минуты в часы, часы в сутки. Мне кажется, проходит целая вечность, пока я прихожу в себя. Я вижу перед собой протянутую руку. Хейли что-то кричит, но за шумом собственного отчаяния я ничего не слышу.
Боже… какая я слабая. Слабая и безвольная.
— Всего одну, она не повредит, — слышу чей-то голос.
На моей ладони появляется небольшая цветная таблетка, точнее, малая ее часть. Здесь все накачены, я тоже хочу расслабиться. Что будет с одной? Я кладу таблетку на язык и запрокинув голову, чувствую, как она медленно скользит по моему горлу.
Слабая и безвольная…
* * *
Иэн
Сжав под своими руками покрывало, я продолжаю сидеть на кровати и смотреть в одну точку. За последние сутки я настолько позволил эмоциям управлять собой, что прямо сейчас чувствую себя истощенным.
Из меня летело все дерьмо, вся ярость, которую оставила после себя Линдси.
Когда я услышал из ее рта все эти мерзкие слова о своей матери, я даже не смог достойно ответить. Меня настолько ранило это… Казалось, это была не она. Она не могла такое сказать. Не могла.
Но сказала.
Ее губы, которые я так любил целовать, ее язык, который доставлял мне безумный кайф, смог выплюнуть все то дерьмо, что я услышал от нее.
Когда оцепенение прошло, я стал крушить все на своем пути. Называл ее сукой, стервой и многими грязными словами, не желая себя контролировать. Сэд еще злится за то, что я в приступе ярости сломал его ноутбук. На поле я был зверем, которого удалили за неспортивное поведение после второго периода.